ленточкой.
Еще не высвободившись из первых объятий и радостно прижимаясь к матери, Карин вдруг заметила рядом с ней кого-то другого, будто зловещая черная туча заволокла солнце. Ее бурный восторг угас. Девочку охватил страх.
Карин отстранилась от матери и взглянула на мужчину, взглянула с ненавистью, хотя он ей улыбался. Ей было уже одиннадцать лет, и она знала цену объятиям и улыбкам. Улыбка этого человека ничего хорошего не предвещала.
Девочка уже была на пороге созревания, она похорошела, тело ее стало грациозным, отросшие волосы отливали чудесным блеском. Она села на деревянную скамью у стены дома Ильзе. Мартина взирала на нее в растерянности. Она видела перед собой не просто девочку-подростка, а сложную загадку, разрешить которую она вряд ли бы смогла.
– По-моему, нам следует познакомиться, – сказал мужчина. Он был коренастый, темноволосый, с оливково-смуглой кожей и тоненькими усиками, из-за которых и без того круглое лицо казалось еще шире.
– Это Марио, – сказала Мартина.
– И кто он такой? – сурово спросила Карин.
– Мой друг. И твой тоже.
Карин со злобой уставилась на незнакомца, но ответила, обращаясь к матери:
– Никогда он не будет моим другом, – бросила она с вызовом.
– Но ты же его не знаешь! – пыталась образумить ее Мартина.
– Не знаю и не хочу знать.
– У тебя будет время узнать его получше. Ты скоро переедешь к нам. Вот увидишь, он тебя не съест. – Она улыбнулась и сделала вид, что не придает значения выходкам избалованного ребенка.
– Значит, нам не о чем больше говорить, – сказала Карин и убежала в дом, хлопнув за собой дверью. Она укрылась у себя в комнате и вытянулась на постели, чтобы успокоиться, не ощущая, однако, ни малейшего желания поплакать.
Снаружи слышалось лишь жужжание летнего дня. Она встала с кровати и подошла к открытой двери, ведущей на расшатанную деревянную веранду. Горшки с геранью, петуниями и разноцветными колокольчиками украшали подоконник, которому было не менее ста лет. Карин бросила взгляд на лужайку и увидела то, что и ожидала увидеть: свою мать и сопровождавшего ее незнакомца. Они сидели на теплой июньской траве, мужчина хозяйским жестом обнимал ее плечи, а мать смеялась, запрокинув назад голову, еще больше обнажая шею и грудь, к которой он жадно прильнул губами.
– Твоя мать в Риме торгует собой. Она шлюха, – сказала ей как-то раз с жестокостью, свойственной детям, Анжелика, ее ровесница, обитавшая на дальней ферме за целебными источниками, с которой Карин иногда играла, когда им случалось встретиться на площадке у подножия канатной дороги. Она заявила это как-то вдруг, безо всякого предлога, прервав игру, вероятно, вспомнив сплетню, подслушанную у взрослых.
Карин отреагировала так, словно ее ударили по лицу; она уже знала, что означает это слово.
– Сама ты шлюха! – набросилась она на обидчицу. – Твоя мать шлюха! И твоя сестра!
Одним прыжком она перемахнула через ограждение и бегом бросилась по тропинке к дому.
Ильзе стирала белье при помощи примитивного старинного приспособления вроде поршня, приводимого в действие вручную, благодаря которому вещи выходили из стирки белоснежными. Карин чуть не сбила ее с ног, бросившись на шею с криком:
– Анжелика говорит, что моя мама шлюха, что она в Риме торгует собой. Это правда? Скажи мне, это правда?
Карин было одиннадцать лет, у нее уже начались месячные, она знала гораздо больше, чем старая Ильзе могла себе представить. И сейчас в ее словах не было обиды ребенка, оскорбленного грубым словом, в них слышалась горечь подростка, желающего знать правду.
– Что это тебе в голову взбрело? – Тетя Ильзе выпустила из рук бельевую доску, вытерла руки, вытащила из кармана фартука табакерку и с наслаждением втянула в себя понюшку табаку.
– Что ты еще можешь сказать! – рассердилась Карин. – Толку от тебя не добьешься.
Смысл некоторых слов она понимала лишь отчасти, но интуитивно догадывалась, в чем состоит правда о ее матери, и это причиняло ей боль, к тому же единственный человек, которому она доверяла, не мог ей ничего объяснить.
Ильзе тяжелой походкой пересекла лужайку и открыла деревянную калитку, ведущую к коровнику. Она подошла к Рози, непрерывно жующей пестрой корове альпийской породы с набухшим выменем. Неторопливым привычным жестом Ильзе подхватила одной рукой ведро, а другой – деревянную скамеечку, бросив через плечо Карин:
– Пора доить. Делай, что тебе велят.
Старуха и девочка вместе подоили корову, собрав в ведро теплое и густое молоко. Ильзе молчала, Карин ждала ответа.
Вдруг старуха заговорила:
– Твоя мать еще молода, хороша собой, и мужа у нее нет. Здесь, в горах, нет никаких развлечений, кроме сплетен. Твоя мать часто в отъезде. То она здесь, то ее нет. Вот люди и болтают.
– Сестра Арджентина тоже молода, хороша собой, и мужа у нее нет. Но никто не говорит, что она шлюха.
– Но она же монахиня! – ахнула старуха.
– Тетя Ильзе, ты не хочешь сказать мне правду, – Карин была разочарована, ей казалось, что ее предали.
Старуха поставила на место ведро с молоком. Солнце было уже на закате, на небе заблистал лунный серп. Они вошли в дом, и старая женщина заговорила с девочкой, вкладывая в свои слова всю искренность, на какую была способна:
– Твоя мать – женщина темпераментная, – она откинула со лба прядь волос, упавшую на глаза.
– Что значит «темпераментная»? – Вечно у взрослых находились какие-то слова, смысла которых она не понимала.
– Такая, которая любит жизнь.
– Но мы же тоже любим жизнь, тетя Ильзе.
Против этого нечего было возразить. До чего же трудно объяснять некоторые простые вещи!
– Твоя мать любит общество, – она села и притянула к себе Карин. Последние лучи солнца играли на деревянной стене. – Когда твоя мать приехала сюда из Валь-Пустерии, – принялась рассказывать Ильзе, – она была девчонкой, чуть побольше, чем ты сейчас. Но тогда были другие времена. Больше было бедности.
– Почему все всегда говорят, что в прошлом было больше бедности? – с любопытством прервала ее Карин.
– Твоя мать голодала, – не обращая внимания на вопрос, продолжала старуха. – И не только пища была ей нужна, она истосковалась по любви. Она нашла работу в гостинице у Винтерхолеров. А потом выросла, стала красивой девушкой и решила, что случайные встречи с мужчинами – это и есть любовь.
– А на самом деле что такое любовь?
Умеет же эта девчонка поставить ее в неловкое положение!
– Может быть, это сказка, которую мне рассказали много лет назад, – добрые старушечьи глаза улыбнулись далекому воспоминанию.
– Тетя Ильзе, почему мама больше не работает в гостинице у Винтерхолеров?
– Потому что живет в Риме.
– А почему она живет в Риме?
– Не знаю, Schatzi. Она сама как-нибудь тебе расскажет, если захочет.
– Я тебя люблю, тетя Ильзе.
– Конечно, воробушек, – старуха и девочка обнялись с нежностью.
И вот теперь Карин видела свою мать, эту беспокойную и темпераментную женщину, с ее весьма сомнительной по способу выражения любовью к жизни, в объятиях незнакомца на разогретой солнцем
