Осборн почувствовал, что за этого человека можно уцепиться, но как?
Когда Осборн вошел в комнату Маквея, тот уже встал и делал какие-то пометки в своем блокноте.
– Мы приняли за истину, что у Либаргера нет родственников? – с ходу спросил Осборн. – Так?
Маквей внимательно посмотрел на него.
– Что вы хотите этим сказать?
– Допустим, я австрийский врач, приехавший в Кармел, Калифорнию, к тяжелобольному пациенту. В течение семи месяцев я вкладываю весь свой опыт, чтобы восстановить его здоровье. Отношения наши становятся очень доверительными. Если у больного есть жена, брат, сын…
– …он захотел бы, чтобы их известили, что с ним и где он находится, – договорил за него Маквей.
– Вот именно. Либаргер перенес инсульт. У него затруднена речь, ему трудно писа?ть… Естественно, он просит доктора связаться с его родными. Что доктор и делает. Пусть не письмо – один телефонный звонок в две-три недели…
Реммер тоже проснулся и сидел в кровати, слушая их разговор.
– …а были ли подобные звонки, можно выяснить через регистрационные книги телефонной компании.
Уже через час они получили факс от агента ФБР в Лос-Анджелесе Фреда Хенли.
Строка за строкой перечислялись все телефонные разговоры доктора Салеттла из больницы «Пало Колорадо» в Кармеле, Калифорния. Всего – семьсот тридцать два звонка. Хенли обвел красными кружками пятнадцать номеров – телефоны офисов Эрвина Шолла, разбросанных по всему миру. Большая часть остальных – местные, но были номера и австрийские, и швейцарские. Зафиксировано двадцать пять разговоров с кодом 49, то есть с Германией. Код 30 – Берлин.
Маквей отложил листки и посмотрел на Осборна.
– Вы молодчина, доктор. – Потом повернулся к Реммеру. – Это твой город. Что будем делать?
– То же, что и ребята из Лос-Анджелеса. Листать телефонный справочник.
– Каролина Хеннигер… – задумчиво произнес Маквей, когда «мерседес» Реммера притормозил перед дорогим антикварным магазином на Кант-штрассе. – Мы, собственно, не знаем, существуют ли у нее какие-то отношения с Либаргером. Она может быть знакомой Салеттла, его другом, даже любовницей…
– Вот и выясним! – Осборн вышел из машины и хлопнул дверцей. План разрабатывал он сам, и Маквей его одобрил. Он – американский врач и по просьбе коллеги из Калифорнии пытается разыскать доктора Салеттла. Реммер назовется его немецким другом и переводчиком, на случай, если Каролина Хеннигер не говорит по-английски.
Маквей и Нобл, оставаясь в машине, наблюдали за тем, как они вошли в дом. Напротив «мерседеса» Реммера на другой стороне улицы стоял светло-зеленый «БМВ», в котором сидели два немецких детектива.
Только что они обнаружили, что имя Каролины Хеннигер фигурирует и в списке приглашенных в Шарлоттенбургский дворец, и в списке абонентов доктора Салеттла. Маквей позвонил в Лос-Анджелес своему старому другу, кардиналу Чарли О'Коннелу. Насколько было известно, Шолл – примерный католик, жертвующий солидные суммы католическим благотворительным организациям. Кардинал наверняка хорошо его знал. В области религии у Шолла нет никаких преимуществ перед единоверцами. Просьба кардинала выполняется без промедления и без вопросов.
Маквей объяснил кардиналу, что находится в Берлине, куда по удачному стечению обстоятельств приехал и Эрвин Шолл, с которым ему совершенно необходимо увидеться. О'Коннел, не спросив его даже зачем, пообещал сразу же перезвонить, как только договорится с Шоллом о встрече.
– Не забывайте, – предупредил Реммер, когда они с Осборном поднимались по узкой лестнице в квартиру над антикварным магазином, – Каролина Хеннигер не совершала никакого преступления и не обязана отвечать на наши вопросы. Если она откажется разговаривать с нами, извинимся и уйдем.
Осборну не приходило в голову, что есть какие-то ограничения в их деятельности. Он разучился мыслить обычными человеческими мерками, отвык от нормального мира, где люди имеют право не отвечать на вопросы, если не пожелают.
Первая и вторая квартиры были расположены на лестничной площадке последнего этажа, третья квартира, в которой жила Каролина Хеннигер, – в конце длинного коридора.
Осборн первым подошел к двери. Взглянув на Реммера, он постучал. Несколько секунд стояла тишина, потом послышались шаги, звякнула щеколда, и дверь приоткрылась на длину цепочки. Из-за двери на них смотрела привлекательная женщина лет тридцати пяти в строгом деловом костюме с коротко подстриженными волосами цвета «перец с солью».
– Каролина Хеннигер? – вежливо спросил Осборн.
Она посмотрела на него, потом перевела взгляд на Реммера.
– Да, это я.
– Вы говорите по-английски?
– Да. – Она снова посмотрела на Реммера. – Кто вы? Что вам нужно?
– Я врач, доктор Осборн из США. Я хотел бы встретиться с вашим знакомым, доктором Салеттлом.
Женщина внезапно побледнела.
– Извините, вы ошиблись, – сказала она. – У меня нет такого знакомого. До свидания.
Каролина Хеннигер захлопнула дверь. Осборн и Реммер услышали, как она с кем-то заговорила. Звякнула цепочка.
Осборн снова постучал и громко сказал:
– Пожалуйста, не уходите, нам нужна ваша помощь!
Они услышали, что она с кем-то говорит, потом – отдаленный звук закрываемой двери.
– Она уходит через черный ход! – Осборн рванулся к лестнице.
Реммер схватил его за плечо.
– Доктор, я вас предупреждал. Она имеет на это право, тут уж ничего не поделаешь.
– Нет! – оттолкнул его руку Осборн.
Маквей и Нобл рассуждали о возможной роли доктора Салеттла в истории с безголовыми телами, когда увидели выбежавшего из подъезда Осборна.
Он махнул им рукой и исчез за углом.
Он подбежал к бежевому «фольксвагену», в котором уже сидели Каролина Хеннигер и мальчик- подросток.
– Подождите! – крикнул Осборн.
Каролина Хеннигер хлопнула дверцей и включила двигатель.
– Пожалуйста, мне нужно поговорить с вами!..
Скрипнув покрышками, машина сорвалась с места.
Осборн бежал позади, выкрикивая на ходу:
– Пожалуйста, подождите!.. Я не причиню вам никакого вреда!..
Маквей и Нобл едва успели отскочить, когда бежевый «фольксваген» вывернул из-за угла.
– Не вышло, ничего не поделаешь, бывает и такое, – сказал Маквей, когда они садились в «мерседес» Реммера.
Осборн посмотрел в зеркальце. Реммер был сердит на него.
– Вы же видели, как она побледнела, когда я упомянул имя Салеттла! Клянусь, она его знает! И Либаргера тоже, пари готов держать.
– Может, вы и правы, доктор, – спокойно произнес Маквей, – но она – не Альберт Мерримэн, и нельзя
