Что-то не так
Перевод с английского Е. Доброхотовой-Майковой
10 сентября 1929 года в нью-йоркской резиденции Дж. Дж. Бэньяна собрались одиннадцать гостей; почти все толстые и все, за исключением Мортимера Байлисса, — миллионеры. В дооктябрьские дни этого, 1929 года в Нью-Йорке от них прохода не было — куда ни плюнь, обязательно попадешь в миллионера. Может статься, в понедельник он как раз не при деньгах, но уж к пятнице-то вернет с прибылью и на этом не остановится. Каждый из гостей Дж. Дж. Бэньяна час-два назад увеличил свой капитал тысчонок так на сто; можно не сомневаться, что Кеггс, английский дворецкий Бэньяна, а также остальная прислуга в доме на Парк-авеню заметно пополнили карман, равно как и два шофера, десять садовников, пять конюхов и повар в Мидоухэмптоне, Лонг-Айленд, куда мистер Бэньян выезжал на лето.
Потому что акции росли, как на дрожжах, барабанный бой, звон фанфар и гудение труб возвестили начало золотого века. В те счастливые дни у людей осталась одна забота: куда девать легкие деньги, которые милостивое Провидение щедро сыплет из бездонного Рога Изобилия.
Этот-то вопрос и обсуждали гости. (Обед закончился, Кеггс величаво удалился, оставив их потягивать сигары и кофе.) Обсуждение было в самом разгаре, когда вмешался Мортимер Байлисс, который до того сидел нахохлясь и молча кривил губы.
Мортимер Байлисс был хранителем всемирно известного Бэньяновского собрания живописи. Мистер Бэньян любил приглашать его вместе с приятелями-финансистами, отчасти — чтоб внести интеллектуальную струю, но, главное, чтоб потешить свое немудреное чувство юмора: Мортимер Байлисс был необыкновенно остер на язык и поминутно говорил гадости всем, кроме хозяина, а того это страшно веселило. Мистер Байлисс был высок, худ, желчен и походил на Мефистофеля-язвенника; коллеги не жаловали его за крайнее высокомерие. Гостей мистера Бэньяна он считал невеждами и филистерами, их глупая болтовня оскорбляла его слух.
— Яхты! — передразнил он. — Дворцы на Ривьере! О, Господи, о, Монреаль! Неужели ваши куриные мозги совсем ни на что не годятся? Что бы вам не получить от неправедного богатства хоть каплю удовольствия?
— В каком смысле удовольствия? — переспросил самый тучный миллионер.
— В том смысле, чтобы у вас появился какой-то интерес в жизни. — Мортимер Байлисс сверкнул черным моноклем и остановил взгляд на безобидном коротышке, удивительно схожем с перепуганным кроликом. — Вот вы! — сказал он. — Брустер, или как вас там. Вы когда-нибудь слышали о Тонти?
— Конечно. Он написал песню «Прощай».
— Ее написал Тости, недоумок. Тонти был итальянский банкир, который процветал в семнадцатом веке и, когда не говорил людям, что в данных обстоятельствах не видит возможности продлить им кредит, изобрел тонтину. Если вы спросите, что такое тонтина…
— Я знаю, — вмешался Дж. Дж. Бэньян. — Это когда компашка сбрасывается, создает фонд, а деньги копятся, пока все не перемрут, кроме одного — он и забирает кругленькую сумму. Верно?
— Правильно до последней мелочи, Дж. Дж. Мы с вами люди образованные.
— Кто-то написал рассказ про тонтину.
— Роберт Луис Стивенсон.
— Точно. Помню, зачитывался в детстве.
— У вас прекрасный вкус. Кто-нибудь из вас, недоучек, читал Стивенсона? Нет? Так я и думал. Разумеется, вы читаете только «Биржевой вестник» и сборники анекдотов. Полуграмотные дебилы, — сказал Мортимер Байлисс и налил еще бокал коньяка, на который врачи запретили ему даже смотреть.
— К чему вы вспомнили про Тонти, Морт? — сказал Дж. Дж. Бэньян. — Предлагаете нам устроить тонтину?
— Да. а что? Разве это не забавно?
— М-м.
Человек, которого назвали Брустером, наморщил лоб. Он вообще туго соображал во всем, кроме цифр.
— Я что-то не понял, Дж. Дж. Что должно произойти? Положим, мы сбросимся по тысяче долларов…
— По тысяче? — фыркнул Мортимер Байлисс. — Пятьдесят тысяч, не меньше. Вы же хотите, чтоб было интересно?
— Ладно, по пятьдесят. И что?
— Вы умираете — с этим в силах справиться даже вы. Умираете один за другим, а последний забирает банк. Дж. Дж. минуту назад объяснил все со свойственной ему четкостью, но, похоже, он говорил бетонной стене. Чем плохи дешевые муляжные головы? Они не работают.
До миллионера-гипертоника постепенно начало доходить. Он сказал, что, по его мнению, это все равно как дожидаться смерти богатого родственника, и Мортимер Байлисс заверил, что в точности так.
— Мне это не по душе.
— Тонти считал иначе.
— По-моему, просто какая-то жуть. И еще. Выигравший получит свое лет так в девяносто, на что ему будут деньги? Дурость какая-то.
Шесть миллионеров согласились, что это дурость.
— Большинство против вас, Морт, — сказал Дж. Дж. Бэньян. — Придумайте что-нибудь получше.
— Как насчет ваших сыновей?
— Простите?
— У всех у вас есть сыновья, по большей части — редкие поганцы. Устройте тонтину для них. Нет, погодите… — Мортимер Байлисс поднес палец колбу. — Меня посетила и впрямь гениальная мысль. Без сомнения, это от бренди. Устройте тонтину для своих оболтусов, но договоритесь, что деньги достанутся тому, кто последним женится. Женитьба, смерть — в сущности, одно и то же.
(Мортимер Байлисс сорок три года прожил холостяком и собирался таковым умереть.)
На этот раз ему удалось заинтересовать слушателей. Миллионеры загудели. Сообразительный миллионер тут же принялся растолковывать миллионерам-тугодумам:
— Если каждый из вас вложит по пятьдесят тысяч, исходный капитал составит более полмиллиона, а…
— С капитализацией процентов… — промурлыкал Дж. Дж. Бэньян, смакуя слова, словно марочный портвейн.
— В точности так. Все эти годы будут идти проценты. Ко времени выплаты набежит миллион. Достойный выигрыш, а теряете вы, самое большее, первоначальную ставку, которую вы так и так потеряете, когда грянет кризис. Как сказал кто-то из современников Тиберия: «Этот мыльный пузырь (Рим, то есть) раздулся настолько, что лопнет от первой же встряски». То же будет и здесь, мои дорогие, грядет кризис, да такой, что у вас коронки послетают с зубов и мозжечок уйдет в пятки.
Загудели возмущенные голоса. Конечно, Мортимер Байлисс — записной шут, но всему есть предел. Даже Дж. Дж. Бэньян прикусил губу.
— Ну знаете, Морт!
— Ладно. Мое дело предупредить. Прострелите мою старую седую голову, но теперешнее безобразие — ненадолго. Гадаю по спитой чайной заварке. Мое скромное состояние надежно вложено в государственные облигации, что и вам советую. Когда цена любой грошовой акции взвинчена в десятки раз, рано или поздно случится обвал. Вот я и предлагаю устроить тонтину для сыновей, чтобы хоть одному бедолаге не побираться на вокзале. Разумеется, я не знаю, насколько плутократы доверяют друг другу — вероятно, ни на йоту, и правильно, — но мне доводилось слышать, что джентльменское соглашение вы соблюдаете. Так это, Дж. Дж.?
— Конечно, так. Джентльменское соглашение! Это святое.
— Думаю, вы понимаете, что нужно держать язык за зубами. Только намекните, чего лишат священные узы, и вы получите одиннадцать закоренелых холостяков. Генрих XVIII и Брайен Янг остались бы
