— Значит, у меня преимущество. Я женюсь на своей детской любви. Куда романтичнее.
— На детской любви?! В Мидоухемптоне ты на меня и не смотрел.
— Мы уже с этим разобрались. Ты была кикиморой.
— Значит, все дело в моей внешности?
— Еще чего! Давай проясним это раз и навсегда. Я женюсь на тебе за твою стряпню и буду строго следить, чтоб она оставалась на высоте. Кстати, раз уж мы решили похоронить прошлое, как насчет Твайна? А, то-то же, прячешь глаза и шаркаешь ногами! Стоило отвернуться на полминуты…
— На пятнадцать лет.
— Я отвернулся на какие-то пятнадцать лет, и что? Ты бросаешь меня ради типа, который носит желтые штаны. Кстати, это возвращает нас к важному пункту. Что с ним делать? Негуманно держать его в неведении, пока дело не дойдет до свадебного пирога. Что мы предпримем?
— Ой, Билл!
— Господи, ты плачешь?
— Нет, смеюсь.
— Что тут смешного?
— Ты сказал, предпримем шаги. Не надо. Он сам все предпринял.
Билл вытаращил глаза.
— Ты хочешь сказать, он дал тебе отставку?
— Он выразился иначе — свободу.
— Расскажи!
— Рассказывать, собственно, нечего. Сегодня утром я сообщила ему, что за картины ничего не выручить. Он держал себя как-то странно, а вечером, перед твоим приходом, прислал записку. Очень красивую. Он не вправе…
— Не говори. Можно, я угадаю? Отнимать лучшие годы твоей жизни..?
— Да. Нечестно требовать от меня верности слову, когда у него нет и малейшей надежды скопить денег на женитьбу, поэтому он посчитал справедливым дать мне свободу. Очень трогательно.
— Двадцати тысяч недостаточно?
— Он не знал, что я про них знаю.
— Уж наверное.
— Я угадываю ход его мыслей. Слышали про человека, который в первую мировую записался не в кавалерию, а в пехоту, и сказал…
— «Когда я побегу, не придется тащить лошадь». Да, Мортимер Байлисс рассказал мне в одном из редких приступов благодушия. К чему это?
— Ну, Стэнхоуп всегда говорил, что ему надо попутешествовать по Италии, по Франции, расширить кругозор, усовершенствоваться в мастерстве. Теперь такая возможность представилась, и он не хочет тащить жену. Тем более нищую. Он всегда блюдет свои интересы.
— Что же ты в нем нашла, бедное заблудшее создание?
— Думаю, дядя Джордж прав, только не говори ему, не подрывай дисциплину. «Ты бы и не посмотрела в его сторону, — сказал он, — если бы не оказалась в пригороде, где и взгляд-то остановить не на ком». Наверное, так и есть. Привыкаешь говорить через забор, а дальше все выходит само собой.
— Вероятно, тебя ослепили его брюки. Ладно, на первый раз простим, но чтобы больше такого не повторялось. — Билл замолчал, прислушался. — Вы держите дома слона?
— Насколько я знаю — нет. Хотя дядя Джордж часто поговаривает, что надо бы купить страуса. Хочет посмотреть, как страус зарывает голову в песок. Почему ты спросил?
— Мне показалось, что он поднимается по лестнице. Это оказался не слон, а шестой виконт Аффенхемский.
Он ворвался в комнату, выглядя — насколько это для него возможно — оживленным.
— Эй! — сказал он. — Что там в кухне, будь она неладна? Дым. валит клубами, смердит до небес.
У Джейн вырвался сдавленный крик.
— О, Господи, ужин! Наверное, сгорел дотла.
Она стремглав выбежала из комнаты, лорд Аффенхем проводил ее снисходительным взглядом.
— Женщины! — произнес он с довольным смешком. — Ну, как дела, Фред?
— Отлично, дядя Джордж. Вы теряете племянницу, но обретаете племянника.
— Превосходно. Лучше быть не может.
— Вообще-то могло быть много лучше. Дело в том, что при моей бедности нечего и мечтать о женитьбе. Все, что у меня есть — жалование от Гиша.
— И больше ничего?
— Ни цента.
— Жалко, что с картинами получился облом.
— Да, но взгляните с другой стороны. Если б не они, я бы не встретил Джейн.
— Тоже верно. Ладно, что-нибудь да подвернется. Да, Кеггс? В комнату вплыл опечаленный Кеггс.
— Мисс Бенедик просила меня подняться и сообщить вашей милости, что, к своему величайшему сожалению, не сможет сегодня подать ужин, — произнес он.
— Отбросил копыта, да? Нам-то что! Кеггс, я попрошу вас наполнить бокал и выпить за здоровье молодых.
— Милорд?
— Вот этого Фреда Холлоуэя и моей племянницы Джейн. Они собрались пожениться.
— Вот как, милорд? Желаю вам всяческого счастья, сэр. Вошла Джейн. Она была грязная и расстроенная.
— Еды не будет, — сказала она. — Одни угольки остались. Придется нам идти в пивную, куда вы с мистером Кеггсом ускользаете по вечерам.
Лорд Аффенхем брезгливо скривился.
— Что? Тащиться в местную забегаловку, когда ты прозрела, дала отставку Твайну и подцепила отличного малого? Да не за кувшин пива! Мы едем к Баррибо, а тебе стоит умыться. У тебя все лицо черное. Можно подумать, ты намазалась сажей, чтобы петь под банджо с лодки.
Открытие, что волк в шкуре дворецкого ловко нагрел вас на двадцать тысяч долларов, обыкновенно сказывается на мастерстве водителя, особенно если тот ценит деньги. Не успев толком отъехать от Шипли- холла, Роско, чьи мысли блуждали в другом месте, въехал в телеграфный столб. Внутренний ущерб, причиненный машине, оказался столь велик, что пришлось пешком возвращаться за лимузином. Соответственно, был уже довольно поздний час, когда они с Мортимером Байлиссом прибыли в Лесной Замок.
Огастес Кеггс не удивился посетителям. Ему и раньше приходило в голову, что сын бывшего хозяина скоро заявится в Вэли-Филдз. Кеггс восхищался Мортимером Байлиссом, но знал того за человека, неспособного приберечь при себе хорошую шутку. Таким образом, депутация из Шипли-холла застала его во всеоружии. Кеггс был радушен и полон старосветской учтивости — в полную противоположность Роско, который напоминал вулкан, готовый извергнуть горячую лаву вослед бегущим сонмам. Кеггс проводил визитеров в крохотную гостиную и накрыл зеленой бязью клетку с канарейкой, словно желая оградить деловую встречу от неуместных трелей. Никто не мог бы быть любезнее. Даже когда Роско обрел дар речи и обозвал его шестью оскорбительным именами, самое мягкое из которых — «жирный мошенник», Кеггс продолжал лучиться кротостью, словно особо благообразный епископ.
— Я ожидал некоторых выражений неудовольствия с вашей стороны, сэр, — сказал он спокойно, — однако уверен, мистер Байлисс меня поддержит, что взаимными упреками ничего не достичь.
Мортимер Байлисс был не в духе. Его утащили от обеда, о котором он мечтал несколько часов. Он кисло глядел на Роско, в тысячный раз думая, каким вырожденцем оказался сын старого Дж. Дж., которого он, несмотря на многочисленные недостатки, по-своему любил. Дж. Дж. Бэньян был старый пират, его деловая этика многих удивляла, но была в нем и щедрость, напоминающая о просоленных буканьерах Карибского моря. В Роско Бэньяне щедрости не было. Мортимер Байлисс всегда считал его жмотом и
