объяснения этому проворству. Он все еще бился над разгадкой, когда подошел Мортимер Байлисс.
Великий знаток искусств, обычно резкий с ближними, оказался не таким толстокожим. Сразу почувствовав симпатию к шестому виконту, напомнившему ему слона в нью-йоркском зоопарке, на котором часто катался маленький Мортимер, он желал ему добра и сокрушался, что пришлось сказать горькую правду о картинах. Невесело узнать, что полотна, которыми ты владеешь и за которые собирался выручить деньги, принадлежат не Гейнсборо и Констеблю, а Уилларду Робинсону и Сидни Биффену. Когда же при более детальном рассмотрении ему удалось обнаружить несколько вполне приличных творений, нечаянно пропущенных предыдущими пятью виконтами, он с чувством бойскаута, совершающего ежедневный добрый поступок, сел в «Ягуар», вполне оправившийся от недавнего потрясения, и вестником счастья помчался в Лесной Замок.
— А, вот вы где, — сказал он, входя в сад. — Я звоню, звоню, и никакого ответа. Перемерли все, что ли, в этой богадельне?
— Э? — сказал лорд Аффенхем, выходя из транса. — Здравствуйте, Банстед. Звонили, говорите? Кеггс не слышал. Заснул, небось. Он днем укладывается полежать. Я смотрел на улитку.
— Всегда смотрите на улитку, — одобрил его Мортимер Байлисс. — Вот он, секрет счастливой и здоровой жизни. Там, куда заглядывает улитка, не нужен врач.
— Вы о них думаете?
— Да как-то не очень.
— Я все гадал, как они устраиваются. Вот хоть эта. Несется вскачь. У нее же нету ног!
— Видимо, сила воли. Хорошую улитку не остановишь. Вы, наверное, удивляетесь, зачем я здесь, хотя, безусловно, счастливы меня видеть. Я приехал сообщить, что все не так плохо, как я думал. Картины, то есть. Я установил, что некоторые — подлинные.
— Они стоят денег?
— Порядочных.
— Ну, замечательно. Прекрасно. Все определенно выправляется. У меня началась счастливая полоса. Замечали, как все улаживается, стоит войти в счастливую полосу? Вы ведь видели вчера мою племянницу?
— Мельком. Очаровательная девушка.
— Да, ничего. Так вот, до вчерашнего дня она была помолвлена с никчемнейшим типом во всем Вэли-Филдз. А теперь все. Прозрела, собирается замуж за вашего Холлоуэя.
— Холлистера.
— Все так говорят. Неужели я спутал фамилию? Помнится, он ваш приятель.
— Я знаю его с рождения.
— Замечательный малый.
— Один из лучших. Я ругаю его для его же блага, но люблю, как дядя. Жаль, что ему туго приходится.
— Уже нет. Я как раз собирался рассказать. Этот Бэньян предложил ему отличную работу.
— Вот как? Ну, ну, ну! Большой альтруист, Роско Бэньян. Все-то ищет, кого бы облагодетельствовать. — Мортимер Байлисс издал короткий смешок. — Значит, предложил работу?
— Да. Что-то связанное с картинами.
— Помощник хранителя?
— Это пока. Обещал взять хранителем, как только избавится от нынешнего. Старичок совсем никуда.
— Вот как?
— Из ума выжил, ничего не соображает. Что ж, все мы не молодеем.
— И то спасибо.
— Э?
— Это же не дай Бог молодеть. Вспомните, в молодости все время рискуешь, что тебя окрутят.
— Верно, — согласился лорд Аффенхем, которые в свои двадцать подвергался постоянной опасности.
— Никто из молодых не застрахован. Я, по милости Провидения, сумел остаться холостым, но раз или два оказывался на краю пропасти. Прекрасно помню жуткий, неотвязный страх: одно неосторожное слово — и все, ты в отеле «Ниагара» с ног до головы в рисе. Конечно, речь идет о тех днях, когда у меня еще были волосы и зубы. Я звался Красавчик Байлисс и одним движением мизинца разбивал сердца. Да, уберегся, но не всем так повезло. Будь моя воля, браки запретил бы законом.
— А человеческий род не вымер бы?
— Вымер бы, конечно, и с каким бы облегчением все вздохнули. Представьте себе мир без Бэньянов.
— Не любите Бэньяна?
— Не люблю.
— Я тоже. Истинный флюс, иначе не скажешь. Был тут вчера вечером. Болтал с Джорджем через забор.
— Кто такой Джордж?
— Наш бульдог. Приболел сегодня.
— Кто не заболеет после разговора с Роско Бэньяном? Я общаюсь с ним две недели и состарился на двенадцать лет. Вам, наверное, грустно, что пришлось уехать из Шипли?
— Да. Неприятно лишиться родного дома. Хотя и тут довольно уютно.
— Странно, что вы живете вместе с моим приятелем Кеггсом.
— Да не так и странно. Он был у меня дворецким.
— А, ясно. Конечно, это сближает. Как вы поделили дом?
— Он живет на первом этаже, мы с Джейн — на втором. Получается, как две отдельные квартиры. Пойдемте к нему. Он с удовольствием вам все покажет. Он гордится своим домом, и я его не виню. Здорово тут обжился.
Они обошли дом. Мортимер Байлисс остановился сорвать цветок. Лорд Аффенхем подошел к стеклянной двери из сада, застыл, вытаращил глаза. Слабое «лопни кочерыжка» сорвалось с его губ. Затем он цыпочках вернулся к спутнику, вставлявшему цветок в петлицу.
— Эх-х-м! — прошептал он.
— Горло простыло? — поинтересовался Мортимер Байлисс.
— Нет.
— Тогда почему вы сипите, словно дырявая канистра? Лорд Аффенхем предостерегающе поднял палец к губам.
— Я вам объясню, почему сиплю, как канистра, — произнес он заговорщицким шепотом. — Там взломщик!
Мортимера Байлисса было не просто испугать. Монокль в его глазу даже не дрогнул.
— Взломщик, говорите? — произнес он так, словно заказал взломщика со склада и теперь рад слышать, что товар доставлен в целости и сохранности.
— Да. Кеггс лежит на полу без движения, а жуткий тип роется в его письменном столе. Я не знал, что воры теперь вламываются среди бела дня, — неодобрительно сказал виконт, воспитанный в строгих правилах. — Всегда считал, что они выходят на дело с наступлением темноты.
— Вы, наверное, путаете их с театральными критиками. Какого рода этот взломщик?
Лорд Аффенхем взглянул озадаченно, как всякий, кого попросили набросать словесный портрет злодея.
— Что значит «какого рода»?
— Большой? Комнатный?
— Нет, маленький.
— Тогда вперед, — с жаром сказал Мортимер Байлисс. Из клумбы, которую лорд Аффенхем, умерщвляя фигуру, вчера немного вскапывал, торчала лопата. — Чего вы ждете? Идемте!
