его широко раскрылся, и он глубоко вдохнул живительный воздух.
Чимал выбрался на берег, вода струйками стекала с его набедренной повязки и хлюпала в сандалиях; он смотрел на водопад, на окружающие скалы. Нет, остаться навсегда в подводном мире он не сможет. И тут во внезапной вспышке прозрения он осознал, что не сможет больше жить и в долине, своем родном мире. Если бы он был птицей и мог улететь отсюда! Когда-то выход из долины существовал – какие тогда, должно быть, были чудесные времена! Но землетрясение положило конец этому. Перед его внутренним взором предстало болото на противоположном конце длинной долины, доходящее до подножия чудовищной груды скал и валунов, закрывающей выход. Вода понемногу просачивалась сквозь камни, птицы могли перелетать через преграду, но для людей пути не было. Они заперты громадными нависающими скалами и тяготеющим над ними проклятием, которое, пожалуй, преодолеть еще труднее. Это проклятие Омейокана, бога, чье имя нельзя произносить вслух – только шепотом, чтобы он не услышал. Говорят, когда-то люди забыли богов, храм пришел в запустение, жертвенный алтарь высох. И тогда разгневанный Омейокан целый день и целую ночь тряс горы, пока они не обрушились и не завалили проход, связывавший долину с внешним миром, на пять раз по сто лет – тогда, если люди будут хорошо служить храму, выход откроется снова. Жрецы никогда не говорили о том, сколько времени уже прошло, да и какое это имело значение? Наказание не кончится при их жизни.
Что собой представляет внешний мир? Там есть горы, это он знал. Можно было видеть их далекие пики, которые зимой покрывал снег, остававшийся летом только на северных склонах. Больше ему ничего не было известно. Там должны быть деревни вроде его собственной, он был почти уверен в этом. Что еще? Жители тех мест должны знать вещи, неизвестные его соплеменникам, например где искать металл и как его получить. У обитателей долины еще сохранилось несколько драгоценных топоров и мачете, сделанных из блестящего материала, называемого железом. Они были мягче обсидиановых, но не ломались так легко, и их можно было точить снова и снова. А у жрецов хранилась шкатулка, сделанная из этого железа, украшенная сверкающими драгоценностями, которую они показывали народу в дни особых празднеств.
Как бы он хотел увидеть мир, сотворивший все эти чудеса! Если бы ему только удалось вырваться отсюда! Если бы только существовал выход – даже боги не смогли бы остановить его. И все же, рассуждая так, Чимал съеживался и закрывал голову руками в ожидании неминуемого удара богов.
Боги остановят его. Коатлики настигнет и покарает – он сам видел ее безрукие жертвы.
Чимал вновь впал в оцепенение – что ж, это и к лучшему. Нельзя причинить боль тому, кто ничего не чувствует. Его нож лежал на скале там, где он его оставил. Чимал вспомнил о нем потому, что изготовление ножа стоило ему многих часов тяжелой работы: не так-то легко высечь из куска обсидиана подходящее лезвие. Но рыба, как и дрова, вылетела у него из головы; Чимал прошел мимо сухого дерева, даже не взглянув на него. Ноги сами привели на тропинку, и он в благословенной бесчувственности направился мимо деревьев обратно в деревню.
Дорожка шла вдоль русла обмелевшей реки, и на противоположном берегу были видны храм и школа. Какой-то мальчик – он был из другой деревни, Заачилы, и Чимал не знал его имени, – стоя на высоком берегу, махал ему и что-то кричал, приложив руки ко рту. Чимал остановился и прислушался.
– Храм… – донеслось до Чимала, потом что-то еще, похожее на «Тецатлипока». Чимал надеялся, что это ему показалось: имя владыки небес и земли, насылающего и излечивающего ужасные болезни, нельзя произносить всуе. Мальчик, поняв, что Чимал его не слышит, спустился с откоса и, разбрызгивая воду, пересек узкий поток, вскарабкался туда, где стоял Чимал. Он совсем запыхался, но глаза его возбужденно сверкали.
– Попока – ты его знаешь? Паренек из нашей деревни… – Не дожидаясь ответа Чимала, мальчик продолжал, захлебываясь словами: – Ему было видение, он об этом рассказывал, жрецы услышали и позвали его в храм, и они говорят, что Тецатлипока… – как ни возбужден был мальчик, произнеся имя бога вслух, он запнулся, – …вошел в него. Жрецы забрали Попоку в храм на пирамиде.
– Зачем? – спросил Чимал, хотя знал ответ.
– Ситлаллатонак освободит бога.
Они должны идти в храм – конечно, все должны присутствовать на столь важной церемонии. Чималу совсем не хотелось видеть то, что произойдет, но он и не пытался уклониться: быть там – его долг.
Войдя в деревню, Чимал оставил мальчика и направился к своей хижине, но мать, как и большинство односельчан, уже ушла. Чимал положил нож на место и направился по хорошо утоптанной тропе, ведущей к храму. Молчаливая тропа собралась у подножия пирамиды, но Чималу все было отлично видно и с его места позади собравшихся.
На уступе перед храмом находился резной каменный алтарь с просверленными в нем отверстиями, обильно покрытый за бесчисленные годы засохшей кровью. Попока покорно дал привязать себя к камню; чтобы он не мог двигаться, веревки были пропущены сквозь отверстия в алтаре. Один из жрецов встал над юношей. Приставив ко рту свернутый из листьев конус, он дунул через него. В то же мгновение словно белое облако окутало лицо Попоки. Йахтли, порошок из корня того растения, что усыпляет людей и делает их нечувствительными к боли. К тому времени, когда Ситлаллатонак появился у алтаря, младшие жрецы уже обрили голову юноши – все было готово к началу обряда. Верховный жрец собственноручно вынес чашу с необходимыми инструментами. Дрожь пробежала по телу юноши, когда с его лба срезали кусок кожи, но он даже не вскрикнул. И ритуал начался.
Толпа всколыхнулась: вращающееся острие начало сверлить отверстие в черепе Попоки. Совсем того не желая, Чимал очутился в первом ряду. Отсюда все детали происходящего были видны с мучительной отчетливостью: верховный жрец просверлил несколько отверстий в черепе, соединил их – и снял освободившийся костный диск.
– Ты можешь выйти, Тецатлипока, – провозгласил верховный жрец; гробовое молчание воцарилось в толпе при упоминании ужасного имени.
– Теперь говори, Попока, – обратился жрец к юноше, – что ты видел?
С этими словами он вонзил нож в блестящую серую массу в зияющей ране. Ответом был тихий стон, и губы юноши зашевелились.
– Кактусы… на осыпи у скал… Я собирал их плоды, было уже поздно, а я еще не закончил… После захода солнца мне пришлось бы идти в деревню в темноте… Я повернулся и увидел…
– Выходи, Тецатлипока, дорога тебе открыта, – перебил Попоку верховный жрец, погружая нож еще глубже.
– УВИДЕЛ БОЖЕСТВЕННЫЙ СВЕТ, ОН СНИЗОШЕЛ НА МЕНЯ ОТ ЗАХОДЯЩЕГО СОЛНЦА!.. – закричал Попока, судорожно изгибаясь на алтаре, и затих.
– Тецатлипока вышел, – возвестил жрец, кидая инструменты в чашу, – и юноша свободен.
И мертв, подумал Чимал, отворачиваясь.
Глава 4
С наступлением вечера стало прохладнее, и солнце уже не так нещадно припекало спину Чимала. После того как народ разошелся от храма, он так и сидел здесь, на белом песке у реки, глядя на узкую полоску мутной воды. Сначала он не осознал, что же привело его сюда, но потом, когда до него это дошло, страх приковал его к месту. День выдался тяжелый во всех отношениях, и смерть Попоки на жертвенном камне дала мыслям Чимала новое направление. Что видел юноша? Мог ли Чимал увидеть такое? А если бы увидел, ему это тоже стоило бы жизни?
Когда Чимал поднялся, ноги почти отказались его держать – он слишком долго просидел на корточках, так что, вместо того чтобы перепрыгнуть поток, он перебрался вброд. Какая разница, если он умрет теперь – ведь хотел же он остаться под водой, просто ему это не удалось. Жизнь в долине была – он запнулся, подыскивая подходящее слово, – непереносимой. Мысль о бесконечной череде одинаковых дней впереди казалась гораздо более ужасной, чем перспектива смерти. Попока что-то видел, боги овладели им за это, а жрецы убили. Что же могло быть настолько важным? Чимал не мог себе такого представить, да это и не имело значения. Все, что обещало хоть какую-то новизну в этой никогда не меняющейся жизни, должно быть им испробовано.
