Айрин М. Дэн
Персиковое дерево
Никогда не пейте с магами… Мысль была мутной, но здравой. Жаль только, что, как и все здравые мысли, пришла она слишком поздно. Они вообще очень неторопливые, эти самые здравые мысли. Неторопливые такие, важные и все из себя ну очень солидные. Они никогда не спешат. Это ниже их достоинства, надо полагать. И потому приходят они обычно с заметным опозданием.
Как правило — на следующее утро…
Голова болела.
Впрочем, сказать так о голове в данном конкретном случае было то же самое, что сказать о горах Северной Гиркании, что там иногда встречаются кхитайские змеи.
Ну да.
Конечно, встречаются.
Этак штук по пять долбанных змеев на каждый долбанный кусок этих самых в конец и насквозь продолбанных северо-гирканских гор, провалиться бы им вместе со всеми змеями куда подальше!..
Голова болела…
Все маги — сволочи.
Немногим лучше змей. А, может быть, даже и не лучше. Хуже. Может быть. Все. Даже те из них, которые поначалу кажутся вполне приличными. Такие как раз на поверку и оказываются самыми мерзкими. Потому что с ними, такими приятными и безобидными на первый взгляд, потихоньку теряешь бдительность и как-то забываешь, что они — тоже маги. И о том, что все маги — сволочи, тоже как-то забываешь. С ними, с магами этими, которые приличными выглядят, вообще нельзя иметь никаких дел. Даже пить.
Пить — особенно.
Никогда не пейте с магами!..
Эрлик ее забери, как же она болит-то…
Впрочем, все остальное тело тоже чувствовать себя не так, чтобы очень. В животе бурлила та дрянь, что была выпита уже под утро, когда обнаглевший вконец трактирщик вместо вполне приличного офирского красного стал наливать к кружки какую-то откровенную местную кислятину, недобродившую как следует даже и кто знает чем для крепости забодяженную.
Такую гадость только по большой пьяни и можно приличным постояльцам подсовывать, да и то — только под утро, когда они начинают относиться к окружающему миру с повышенным уважением.
И вот теперь, стало быть, это, под утро с большим уважением выжранное, настоятельно просилось наружу. А потому вставала насущная проблема приведения тела в вертикальное положение.
Ну да.
И эта — тоже. Вино — оно ведь тоже жидкость. В какой-то степени. А жидкость иногда и удалять требуется. И желательно, чтобы произошло это все-таки не внутри помещения, это даже варвары понимают.
Конан опустил ноги с широкой лежанки, на ощупь пытаясь нашарить скинутую вчера зачем-то обувку. Вот же приспичило непонятно зачем разуваться, ищи ее теперь… Но вместо привычных сапог пальцы нашарили лишь какие-то подозрительные переплетения ремешков.
А…
Ну да…
Сандалии.
Кажется, это кожаное недоразумение называется именно так. Ими с Конаном поделился как раз этот самый маг, показавшийся поначалу почти что и приличным, почти что и человеком. Потому что с сапогами вчера вышло, как бы это сказать… недоразумение. Если память не врет, он их вчера трактирщику подарил. От избытка не совсем трезвых чувств. И тот, харя жадная, принял, не побрезговал. Вот ведь повезло не по делу вчера уроду жирному… Вернее, не вчера — за крохотным оконцами как раз уже начинало потихоньку светлеть. Так что считай, что сегодня уже. С большим, так сказать, уважением…
Никогда не пейте с магами…
Ноги болели.
Кое-как пропихнув пальцы под скрипучие ремешки, вихляющиеся, словно бедра у пьяной танцовщицы, Конан попытался привести себя в вертикальное состояние при помощи рук. Он был упрям, как и любой киммериец. И поэтому с третьей попытки это ему удалось. Ну — почти удалось.
Руки подгибались и тоже болели. Особенно — правая.
Но это-то как раз понятно — вчера сдуру занялся он с тем самым поганым мажонком рукоборством.
Рукоборством.
С магом.
Ну да.
Милосердная память не показывала, чем же в конце концов эта глупость невероятная завершилась, только ведь и без ее подтверждений понятно любому… хм… варвару. Даже из Киммерии.
Маги — они и вообще существа довольно мерзкие. И чем старше да опытнее — тем мерзее. Словно хороший человеческий характер и глубокое постижение магического искусства — вещи взаимоисключающие. Как вода и вино. Не может их быть в одном сосуде одинаково много. Чем больше одного — тем меньше другого.
Трил, стражник сопровождающий караваны на туранских караванных путях, с которым Конану довелось довольно приятно пообщаться две зимы назад на всем долгом, занявшем более четырех лун пути от Шема почти что до самого Султанапура, говорил, правда, что был дружен с одним. Вполне, говорил, приличный тип, можно даже сказать — человек. Если, не врал, конечно. Это же Трил, караванный охранник, а у вечерних костров на стоянках длинного перехода и не такого наслушаться можно…
Самому же Конану приличные маги пока что как-то не попадались. Шваль одна.
Вот и этот, вчерашний, на поверку таким же оказался.
Внешность — как у ощипанного гусенка, соплей перешибить можно, не особенно при этом и напрягаясь. Ручки-ножки тощенькие, мосластенькие, торчат из-под укороченного плащика во все стороны и вечно друг о дружку цепляются да путаются. Волосенки коротенькие, цвета неопределенного и тоже спутанные. Хотя, казалось бы — чему там путаться? И до плечиков остреньких и узеньких не достают даже волосенки-то эти, смотреть противно. Носик кнопочкой, морда прыщавая… Да и какая, в сущности, это морда? Так, мордочка, остренькая да хитренькая, как у мелкого крысеныша, сало в крысоловке унюхавшего. И хочется, и боязно, и мама-крыса за хвост дергает… Короче, напоминал этот мажонок впервые сбежавшего из-под мамкиной опеки богатенького да знатненького недоросля, ни разу ни то что приличной драки — женщины приличной и то не нюхавшего. А самому при этом, как позже выяснилось, не то двести, не то и все триста в обед стукнуло, вот и угощал, зараза, не скупясь…
Тьфу…
До двери оказалось неожиданно далеко — шагов десять, а то и двенадцать. А вчера сгоряча казалось — два-три, не больше. Проклятый трактирщик за ночь не иначе как поменял местоположение этой самой двери, заколотив прежнюю и прорубив новую — подальше. Специально, чтобы бедные постояльцы с утра еще больше мучались! Вот же зараза жирная… Чуть не навернулся со ступенек — проклятый трактирщик и их, похоже, со вчерашнего вечера умудрился надстроить, чтобы порядочные люди ноги ломали! С трудом нащупал притолоку — до нее тоже оказалось раза в два дальше, чем помнилось — и наконец-то выплеснул из себя гнусную отраву, лишь по какому-то дикому недоразумению именуемую в данной харчевне вином. Полегчало.
Настолько, что он даже рискнул слегка приоткрыть заплывшие глаза.
И сразу же пожалел об этом — яркий свет резанул по глазам не хуже кинжала из тех, что когда-то, в седой и далекой древности, так любила применять к своим многочисленным родственникам иранистанская высшая знать. От того-то они, наверное, и выродились, иранистанцы-то эти, что травили да резали своих же в борьбе за наследства и привилегии, от того-то и взяли их тепленькими дикие кочевники.
