глаза. — Помогите!
— Женщины, которых ты лишил жизни, также взывали о помощи, — отрезал Бартоломью. — Но мольбы их были напрасны.
Вечером того же дня Майкл и Бартоломью сидели на бревне в саду колледжа и наблюдали, как солнце заходит за верхушки деревьев. День выдался нелегкий — после всех треволнений им еще пришлось рассказать о случившемся де Ветерсету и дать показания Талейту. Теперь друзья наслаждались покоем и отдыхом. В саду стояла блаженная тишина, и у Бартоломью не было ни малейшего желания говорить о том, что произошло сегодня.
Однако же неутомимый Майкл был настроен иначе.
— Итак, теперь-то уж наше дознание закончено, — заявил он, вытянув ноги и скрестив руки на груди. — Все загадки разгаданы. Джонстан признался, что первое убийство совершил в тот самый день, когда скончалась его мать. Он полагал, что к Рождеству успеет очистить город от служительниц порока, если будет совершать убийство каждые десять дней. К сатанинским сектам он не имел никакого отношения и использовал символ одной из них лишь потому, что тот воплощал для него зло, как и несчастные проститутки.
Бартоломью хранил молчание. Джонстан столь горячо заверял их, будто матушка его жива, что в душе доктора шевельнулись сомнения в его безумии. Он даже уговорил Майкла вернуться в дом младшего проктора и проверить, не скрывается ли старая леди в одной из комнат на втором этаже. Разумеется, они никого не обнаружили. Правда, в спальне матери все было в полном порядке, словно хозяйка должна была вот-вот прийти.
Бартоломью с интересом наблюдал за черным дроздом, что прыгал в траве и настороженно поглядывал на людей черным глазом-бусинкой. Майкл потянулся и хрустнул суставами.
— Итак, нам было приказано расследовать обстоятельства смерти неизвестного монаха, тело которого оказалось в сундуке с университетскими документами, — заговорил монах. — Мы определили, что причиной смерти взломщика оказался отравленный замок, разладившийся вследствие небрежного обращения. Затем мы нашли в церковной звоннице труп некоего Фруассара. Мы выяснили, что он был убит, ибо имел неосторожность увидеть, как один из клерков канцлера превращается в женщину. Мы узнали также, что один из богатейших городских купцов, одержимый бесом алчности, во имя достижения корыстных целей предается черной магии и похищает детей. И наконец, мы обнаружили, что младший проктор университета лишился рассудка, вообразил себя карающей десницей Господней и убивает блудниц. Думаю, мы с честью выполнили возложенное на нас поручение, — гордо заключил монах. — Особенно если вспомнить, что поначалу мы располагали самыми скудными сведениями.
Друзья еще немного посидели в молчании, любуясь последними отблесками заката. Небо постепенно темнело, меж деревьями замелькали тени летучих мышей. Бартоломью так устал, что не хотел двигаться с места. После столь жаркого и утомительного дня прохладный ночной воздух казался особенно приятным. Завтра утром должен состояться испытательный диспут, и Бартоломью больше всего боялся, что настырные студенты отыщут его и начнут донимать расспросами.
— А какой порошок ты бросил в лицо Джонстану? — спросил Майкл. — Должен признать, это неплохая идея.
— Молотый перец, — ответил Бартоломью. — Вообще-то перец доктору совершенно ни к чему, — добавил он с улыбкой. — После того как сумку мою похитили на улице Примроуз, я хотел заменить все пузырьки и пакетики со снадобьями, но из-за нехватки времени попросил Дейнмана сделать это. Задание не столь уж трудное — все лекарства в моей аптеке снабжены ярлычками. Для лечения некоторых болезней я использую молотые зерна горчицы. Однако Дейнман не смог отыскать горчицу, ибо я истратил весь свой запас на рвотное снадобье для Уолтера. Тогда он решил, что перец вполне заменит горчицу. Обнаружив это, я немало досадовал на глупость своего ученика. Кто же мог знать, что перец сослужит мне добрую службу!
— А горчица не помогла бы?
— Нет, действие было бы гораздо слабее, — покачал головой доктор.
Чья-то длинная тень упала на траву перед ними. Подняв голову, Бартоломью увидал Бонифация. Вместо привычной сутаны на нем были узкие штаны из грубой ткани и короткий зеленый плащ. Бонифаций опустился на поваленное дерево рядом с доктором и стал смотреть на летучих мышей, что носились в воздухе и ловили бесчисленных насекомых.
— Я вижу, ваши намерения окончательно определились, — нарушил молчание Бартоломью.
— Да, — кивнул Бонифаций. — Я признался во всем мастеру Кенингэму, и тот решил, что я должен вернуться домой. По его мнению, мне необходимо извлечь урок из случившегося. А хорошим монахом может быть лишь тот, кто ощущает к этому поприщу истинное призвание.
— Мудрые слова, — изрек Бартоломью. — Я полагаю, к поприщу врача вы тоже не ощущаете призвания?
— Ни малейшего! — с тяжким вздохом заявил Бонифаций. — Я согласился изучать медицину лишь по настоянию отца. Он всегда хотел, чтобы я пошел по его стопам.
— Ваш отец доктор? — удивился Бартоломью.
Ему трудно было поверить, что человек, выросший в семье доктора, придерживается столь диких взглядов на врачебную науку.
— Да, — подтвердил Бонифаций. — Откровенно говоря, мы с ним не слишком ладили, — добавил он, криво усмехнувшись. — Надеюсь, теперь мы станем лучше понимать друг друга.
— Насколько я помню, вы живете в Дареме? — уточнил Бартоломью.
Бонифаций кивнул.
— У вас хватит средств на дорогу?
— Я отдал все свои деньги в уплату за обучение, — признался Бонифаций. — Но ничего, как-нибудь доберусь.
— Возьмите это, — сказал доктор, вытаскивая из сумки какой-то пакет и вручая его юноше.
— Что это? — спросил тот, настороженно глядя на пакетик.
— Шафран, — пояснил Бартоломью. — Его дал мне отец Люций. Сейчас шафран очень трудно достать, и вы сможете дорого продать его. А на вырученные деньги доберетесь до дома.
— Шафран! — воскликнул Бонифаций, подбрасывая пакетик на ладони. — Я не видел его давным- давно. После чумы он куда-то исчез. Но я не могу принять от вас столь дорогой подарок, — спохватился он, протягивая пакет доктору.
— Почему же нет? — пожал плечами Бартоломью. — Если не хотите принять от меня подарок, потом вышлете мне деньги. А теперь идите, Бонифаций, иначе отец Уильям вас хватится.
Юноша повернулся, чтобы идти, но вдруг вспомнил что-то и вновь взглянул на Бартоломью.
— Мастер Кенингэм сказал правду, — заявил он. Улыбка озарила его лицо, неожиданно сделав его молодым и привлекательным. — Вы слишком добры, чтобы быть еретиком!
С этими словами Бонифаций исчез в темноте. До Майкла и Бартоломью донесся шорох его шагов по гравию и скрип отворяемой калитки.
— Мне отец Люций тоже дал мешочек шафрана, — сообщил Майкл и вновь потянулся.
— И как же ты им распорядился, брат? — осведомился доктор, поднимаясь и закидывая на плечо свою видавшую виды сумку.
— Половину отдал Агате, половину — леди Матильде, — невозмутимо сообщил монах. — Думаю, я не прогадал. Агата теперь будет пускать меня в кухню в любое время. Да и Матильда… обещала меня угостить.
В такой чудный вечер не хотелось сидеть в четырех стенах, и друзья решили прогуляться до реки, а потом вернуться в Майкл-хауз по Хай-стрит. На улицах царило оживление — люди возвращались с ярмарки. Бартоломью увидал работников Стэнмора, везущих ручные тележки. Торговля его так отлажена, что процветает при любых обстоятельствах, даже когда сам хозяин занят поимкой убийц и шарлатанов, подумал доктор. Увидав чумазую девчонку, продающую спелые груши, Бартоломью купил несколько штук и угостил Майкла.
Свернув на Майкл-лейн, они столкнулись с мастером Кенингэмом. Тот шествовал в противоположном
