провести?»
– Да, брат, укатали тебя. Аж смотреть противно. Хорошо, Хайяма пока не забыл…
Сентиментальные рассуждения Сашке внезапно и остро надоели. Будет он еще чужие сопли утирать, когда на свои платков не хватает.
– Короче – есть у меня возможность тебя выручить? С этой позиции или другой? Я сделаю!
– Снова рискнешь головой?
– А хрена ли? Я только что свою настоящую смерть увидел. После чего любая другая – плюнуть и растереть. Как считаешь, правда то была или очередной понт не с нашего двора?
– У любого человека обязательно где-то есть «настоящая» смерть. Все остальные он сам себе организует.
– Ну, спасибо, философ. Еще чуток поговори, и останешься отбывать свое покаяние…
– Да уж, Саша, истинно сказано – не верь льстецам, верь грубиянам. Как ты мне тогда в морду засветил…
– И мне вспомнить приятно. Но хватит порожняк гнать. Что делать – быстро!
Антон сказал, что следует предпринять Шульгину, чтобы для начала перебросить матрицу Антона в какое-нибудь человеческое тело. Проще всего, за неимением лучшего, писателя Юрия…
– Во, бля… – удивился Шульгин. – Откуда ты про него знаешь? И вообще – он из аггров, ты форзейль. И как же?
– Никакой разницы. Теперь. Если удастся, вернешься в Москву, помаракуем, что дальше делать. Здесь я скончаюсь от остановки моего погрязшего в неподобающих чувствах сердца – и пусть эта трижды долбаная вселенная катится гораздо ниже центра мирового равновесия… – Он добавил несколько фраз в духе незабвенного капитана Кирдяги.[67] – В любом варианте там меня никто искать не будет.
– Плотно выражаешься, – похвалил Шульгин. – Есть шансы на выздоровление. Получается, кто-то тебя сдал своим, а кто-то заинтересован тебя выручить. Снова чужими руками. Я ведь не за тобой в странствия отправился. Наоборот, в душе надеялся, что очередной раз поможешь, если припрет. А оно вон как получилось. Кто ж меня под пулями на этот терминал вывел?
– Сам и вышел. Очень хотел, наверное.
Шульгин в душе согласился, что так и было. Все время в голове гвоздем сидела надежда на помощь Антона, картинка его кабинета в Замке, воспоминания о сомнительных по результатам, но все же дружеских встречах.
– Пусть так. Считаем, все к лучшему в этом лучшем из миров. Но пока я здесь, ты там и сохраняешь долю адекватности, подскажи, если знаешь, мне-то что дальше делать? В Москве или придется встретится, или нет…
Антон прикрыл глаза темными, набрякшими веками, видимо, сосредотачиваясь.
И начал говорить странным, свистящим шепотом.
– Наступило время, когда действует не царь, а царица. На ее стороне сила. Всякая попытка подчинить ее себе может привести к опасным последствиям. Намечается возможность концентрации всего зла, которое было на предыдущих ступенях. Оно окончательно не побеждено. На время это зло получает возможность действовать вновь. Никакой компромисс со злом по существу недопустим. Спасти положение может только стойкое пребывание на месте. Однако тупой и неразвитый человек, хотя бы он и был слаб, в силу закономерностей движения будет стремиться к действию. Всякое самостоятельное выступление помешает делу воссоединения. Однако не следует думать, что скрывание собственных достоинств приведет к дурным последствиям. Оставайся самим собой, и через сожаление придешь к успеху…
Пожалуйста вам – очередной Дельфийский оракул! В одиночке сидит пожизненной, а вместо делового разговора несет заумную чепуху. Или таким образом их подводят к окончательному просветлению? Чтоб слюни начал пускать и, кроме своего синтанга, ни к чему более не стремился.
– Хорош, Антон, завязывай. Такой мутотени я тебе сам километры наговорю…
– А? Что? – Форзейль словно проснулся.
– Хватит, я сказал. Соберись. Сейчас когти рвать будем, не скрывая собственных достоинств. К успеху мы придем сами, а сожаления оставим твоим коллегам… Что делать, спрашиваю.
– Продолжай идти, куда идешь. Выход близко. Только не поддавайся эмоциям. А теперь сосредоточься. Вообрази, что пространство между тобой и мной исчезло. Вспомни настроение, с которым входил в Сеть. Окутай меня коконом своей воли. И – выдергивай. Как зуб из челюсти. Дальше я сам найду дорогу. В Москве встретимся…
Шульгин так и сделал. Это оказалось совсем несложно. Не труднее, чем перенести броневик через пятьдесят парсек.
Существо, которое секунду назад было Антоном, мягко повалилось лицом вниз на помост. Чаша откатилась в сторону, расплескивая остатки до сих пор горячего напитка.
Створки межпространственного барьера сомкнулись. Шульгин снова видел перед собой только пустую комнату и чистый стол. Провел рукой по голове – никакого шлема на ней не было.
Очередная миссия, следовательно, завершена. Кому из Игроков потребовалось Сашкиными руками спасать Антона, верного, хотя и несколько своевольного агента? Сами не могли? А ведь очень может быть. Очередное правило. Форзейль залетел по собственной неосторожности, угодил за решетку согласно законам своего мира, и освободить его просто так, в стиле Лихарева, вызволившего Буданцева из внутрянки, там не получалось. Чужой мир – чужие правила.
Нет там ребят уровня Шульгина, Берестина или даже Лихарева, которые могли бы с автоматом в руке кованым ботинком вышибить дверь, положить мордой вниз охрану, закинуть друга в вертолет и увезти «хоть в Сухум, а хоть в Одессу». Была такая присказка еще в двадцатые годы. В мире Антона все ходят на цыпочках, кланяются и вежливо шипят, постоянно соображая, как кому угодить и где упрочить свою
