Стала профессорша тоже смотреть и видит, будто это уже не
Толстой, а сарай, а в сарае сидит курица.
Стала профессорша курицу ловить, а курица забилась под диван и оттуда уже кроликом выглядывает.
Полезла профессорша за кроликом под диван и проснулась.
Проснулась и смотрит: действительно лежит она под диваном.
Вылезла профессорша из-под дивана, видит — комната ее собст венная. А вот и стол стоит с недопитым кофием. На столе записка лежит: 'Вот все, что осталось от Вашего супруга.'
Всплакнула профессорша еще раз и села холодный кофе допивать.
Вдруг звонок. Что такое? Входят какие-то люди и говорят:
'Поедемте.'
— Куда? — спрашивает профессорша.
— В сумашедший дом, — отвечают люди.
Профессорша начала кричать и упираться, но люди схватили ее и отвезли в сумашедший дом.
И вот сидит совершенно нормальная профессорша на койке в су машедшем доме, держит в руках удочку и ловит на полу каких-то невидимых рыбок.
Эта профессорша только жалкий пример того, как много в жизни несчастных, которые занимают не то место, которое им занимать следовало.
21 августа 1936 года.
— 80
ПОЖАР*
Комната. Комната горит.
Дитя торчит из колыбельки.
Съедает кашу. Наверху,
под самым потолком,
заснула нянька кувырком.
Горит стена. Посуда ходит.
Бежит отец. Отец: 'Пожар!
Вон мой мальчик, мальчик Петя,
как воздушный бьется шар.
Где найти мне обезьяну вместо сына?' Вместо стен печи вострые не небо дым пускают сквозь трубу.
Нянька сонная стрекочет.
Нянька: 'Где я? Что со мной?
Мир становится короче,
Петя призраком летит.'
Вот мелькнут его сапожки,
Тень промчится, и усы вьются с присвистом на крышу.'
Дом качает как весы.
Нянька бегает в испуге,
ищет Петю и гамак.
'Где ж ты, Петя, мальчик милый,
что ж ты кашу не доел?'
'Няня, я сгораю, няня!'
Няня смотрит в колыбель нет его. Глядит в замочек видит комната пуста.
Дым клубами ходит в окна,
стены тощие, как пух,
над карнизом пламя вьется,
тут же гром и дождик льется,
и в груди сжимает дух.
Люди в касках золотых топорами воздух бьют,
и брандмейстер на машине воду плескает в кувшине.
Нянька к ним: 'Вы не видали
Петю, мальчика? Не дале как вчера его кормила.'
Брандмайор: 'Как это мило!'
Нянька: 'Боже мой! Но где ж порядок?
Где хваленная дисциплина?'
Брандмайор: 'Твой Петя рядом,
он лежит у цеппелина.
Он сгорел и папа стонет: жалко сына.'
Нянька: 'Ох!
Он сгорел,' — и тихо стонет,
тихо падает на мох.
20 февраля 1927 года.
НЕИЗВЕСТНОЙ НАТАШЕ
Скрепив очки простой веревкой, седой старик читает книгу.
Горит свеча, и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.
Старик, вздыхая, гладит волос и хлеба черствую ковригу.
Грызет зубов былых остатком, и громко челюстью хрустит.
Уже заря снимает звезды и Фонари на Невском тушит,
Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,
Уже проснулся невский кашель и старика за горло душит,
А я пишу стихи Наташе и не смыкаю светлых глаз.
23 января 1935 года.
— 82
И Андрей Семеныч содгыр
Однорукий сдыгр аппр
Лечит сдыгр аппр устр
Приспосабливает руку,
Приколачивает пальцы
Сдыгр аппр прибивает
Сдыгр аппр устр бьет.
Профессор: Это вы искалечили гражданина, Петр Павлович?
Петр Павлович: Руку вырвал из манжеты.
Андрей Семенович: Бегал следом.
Профессор: Отвечайте!
Петр Павлович смеются.
Карабистр: Гвиндалея!
Профессор: Раскажите, как было дело.
Андрей Семенович:
Шел я по полю намедни
И внезапно вижу Петя
Мне навстречу идет спокойно
И меня как будто не заметя
Хочет мимо проскочить
Я кричу ему: ах Петя
