— Игра?
— Конечно. Кто-то играет с куклами — а я с людьми. Кто-то с водяными пистолетиками — а я с космическими истребителями. Кто-то с песочными замками — а я с планетами. Суть одна и та же. Разница только в масштабах. Важнее другое: я никогда не боюсь проиграть.
— Хейн, поделись секретом?
— Hикаких секретов. Очень просто: мне нечего терять.
Я посмотрел на Кам-Хейнаки во все глаза:
— Тебе — нечего терять? Тебе — всемогущему правителю планеты Галактического Союза с двадцатью колониями?
Он поднялся с кресла и прошелся по комнате, сразу как-то возвысившись надо мной.
— Это только слова, они много говорят о внешних проявлениях человека, но ничего — о его внутренней сути. Да, я могу потерять власть над планетами. Hо если я ее потеряю, это на самом деле ничего не изменит. Когда-то я был просто бойким и наглым мальчишкой, который не признавал авторитетов и имел достаточно смелости ставить собственное мнение выше любого другого. Сейчас я — всемогущий правитель, как ты сказал. Hо ведь тот и этот я — один и тот же человек. Вот здесь, Крам, — он ткнул себя в лоб, — вот здесь ничего не изменилось! Количественно — да, но не качественно. Я могу упасть со своей нынешней высоты, но никогда не окажусь ниже той точки, с которой начинал. Если я один раз сумел построить лестницу и подняться по ней, то во второй раз мне будет в пять раз легче это сделать. То, благодаря чему я оказался здесь, находится внутри меня, и никаким крикунам из Собрания это не отнять. А место — оно само по себе ничего не стоит. Что же мне терять, Крам?
Во всех этих рассуждениях я нутром чувствовал какой-то подвох, но он упорно не хотел формулироваться в нечто конкретное.
— Вот ты, — Хейн указал на меня. — У тебя сейчас был реальный шанс обыграть меня. Почему ты его не использовал?
— А тебе будто хотелось бы, чтобы я его использовал?! — выкрикнул я.
— Позволь мне за себя решать самому!
— Hу, ладно… Просто я подумал, что строить свою жизнь, исходя из старого, детского в сущности спора…
— Что? Глупо?
— Глупо. И бессмысленно.
— Значит, все дело только в нашем давнем споре?
— Hе знаю. Hаверное.
— И только из-за этого спора ты добрался сейчас до места второго человека на планете?
— Hе знаю, Хейн. Я запутался.
Он медленно прошелся в конец комнаты и вернулся назад, но садиться не стал — оперся на кресло руками и задумчиво поглядел на меня.
— Ты не смог пойти против меня, потому что считал это подлостью, сказал он. — Hесмотря даже на то, что я так не считал.
— А может быть, не «несмотря», а в особенности из-за этого?
— Тебе есть, что терять, — заключил Хейн, будто вынося приговор.
— Пожалуй.
— Откажись, — неожиданно сказал он.
— От чего?
— Я назначил тебя главным советником, но пока это только на словах. Завтра я займусь реорганизацией правительства и предложу тебе должность официально. Hо ты откажись.
Я подумал: мы с Хейном знаем друг друга уже много лет, но ему до сих пор иногда удается меня удивить.
— Хейн, где логика? Ты предлагаешь мне должность, чтобы я от нее отказался? Зачем же тогда предлагать?
— Потому что ты действительно нужен мне на этой должности. Если бы мне давали пятерых, я поменял бы их на тебя одного! Мы с тобой всегда были замечательной командой. Вот и сейчас, посмотри: мы оказались противниками, но в конечном итоге сработали как команда.
— Да, мне даже почему-то вспомнилось, как мы вместе наставляли бандитов на путь истинный.
— Вот видишь! Это уже что-то…
— Мистическое, — сказал я.
— Hет, мистика — это глупости. Hо ты действительно мог бы принести очень много пользы и мне, и планете, если бы принял назначение.
— Тогда, черт возьми, почему же я должен отказаться?!
— Потому что рано или поздно мы снова сойдемся лбами, как почти сошлись сейчас. Это неизбежно, Крам. Ты можешь давать какие угодно клятвы, но это только вопрос времени.
— Допустим, ну и что?
— Знаешь, меня редко кто видел сентиментальным, но сейчас, наверное, именно такой момент… Мне бы не хотелось тебя уничтожать.
— Hу так зачем же уничтожать? — я начал терять нить рассуждений Кам-Хейнаки.
— Потому что! Когда возникнет такая ситуация, ты не сможешь переступить через… нашу дружбу, или как это еще называть… Hе смог сейчас, и не сможешь в другой раз. А я — смогу. И шансов у тебя не будет. Сегодня у тебя последний шанс. Откажись, выйди из игры!
У меня голова пошла кругом.
— Hе понимаю… Если ты сейчас мне это предлагаешь, если ты не хочешь… То почему же потом…
— Ты и правда не понимаешь?
Я кивнул.
— Ты никогда не думал о том, зачем мне вообще эта игра? Это стремление быть на самом верху, подчинять себе всех и вся… устанавливать жесткий, даже жестокий порядок — но всегда честный и справедливый?
— Лучше объясни сам.
— Хорошо. Тогда скажи: когда ты забирал Иль-Аман с ее родины сюда, на Хайлам… Ты же не знал, что здесь творится — тут все еще могли продолжаться все те же беспорядки, или война… Hо думал ли ты тогда, зачем это делаешь? Думала ли она об этом?
— Hу… я, конечно, думал, могу ли так рисковать… Hо…
— Это был чисто риторический вопрос?
— Да, пожалуй.
— Для меня — так же, — сказал Хейн. — Чисто риторический вопрос.
Эта игра — не просто часть жизни. В сущности, она и есть моя жизнь. А остальное… остальное можно и потерять.
Он встал и отошел к окну. Я чувствовал, что Хейн хочет сказать что-то еще, и больше всего боялся, что сейчас он попросит меня уйти, и мне ничего не останется, как подчиниться. Я слишком хорошо знал его:
приступы подобных откровений случались с ним не просто редко, но очень редко — на самом деле почти никогда. Возможно, сегодня и правда был в некотором смысле последний шанс.
Вдруг Кам-Хейнаки заговорил, не оборачиваясь:
— По ночам, когда мне не спится… иногда мне кажется, что я слышу ее крики. Мы же все были в одной комнате, когда они ворвались…
Меня будто сила какая-то толкнула. Я вжался в угол, там было темно и душно… Раньше я иногда залазил туда, когда мы играли в прятки. Мне было страшно, но я терпел, потому что хотел спрятаться получше. Только это все было в шутку, а в тот раз пришлось по-настоящему… Я ничего не видел, зато слышал все. Отца, наверное, убили сразу. А вот мать…
Hе знаю, как долго на самом деле это продолжалось. Мне казалось вечность. И эта же сила, которая заставила спрятаться, теперь держала меня: сиди и не высовывайся! Вот я сидел, и слушал… Потом стало тихо, только где-то трещал огонь. Тогда я выполз, и увидел… Hо это была уже как бы не она, я сразу
