было проблематично. Следовательно, снайпер не будет постоянно смотреть в оптику — это напрягает зрение. Он будет отнимать голову от оптики. Тут-то я и должен буду его подловить. Об этом я читал в одной книге о снайперских прицелах. Дело в том, что когда стрелок использует ночной оптический прицел, на его глаз проецируется зеленоватым светом наблюдаемое изображение, а когда он отнимает от него глаз, этот свет попадает на кожу, а отсвет на лице очень хорошо виден в темноте. Конечно, опытные снайперы не забывают выключать ночное видение, но при частых чередованиях наблюдения через оптику и открытым глазом, он может ошибиться и тогда мне нужно будет уловить этот момент и выстрелить. Возможно, у меня будет лишь мгновение, чтобы прицелиться, а, возможно, мне даже и не представится такая возможность, но это было единственное, что я мог сделать, чтобы спасти этих людей.
Я осмотрелся: сверху одной сплошной линией протянулись вдоль стен окна. Правда, теперь о них напоминали лишь редкие осколки стекла оставшегося по краям оконных рам. Если отойти на некоторое расстояние, то через них как раз будет видно место, где находился снайпер. А если это сделать незаметно, то в глубине здания тот может и не рассмотреть меня, и даже если заметит какой-то отблеск от прицела, наверняка примет его за осколок стекла. Похоже, он не знает о том, что у меня есть снайперская винтовка, ведь он не заметил оружия ни у меня, ни у Сергея, иначе мы стали бы его первоочередными целями. Из чего следовало, что хоть тот и стрелял отменно, но оказался довольно невнимательным, в чём и заключается его самый большой промах.
Я оглянулся: сзади лежали огромные бухты кабеля, среди которых можно было обосновать неплохую позицию.
— Ну что? — спросила Юля.
— Придётся ждать. Если мне не удастся подстрелить того снайпера, никто из них, — кивнул я на улицу, — не выберется живым. Ну а вам лучше уходить отсюда пока не поздно и чем дальше, тем лучше.
— Нет, без тебя я никуда не пойду! — категорично заявила она.
— Сейчас не время геройствовать, Юля. Ты должна идти. Здесь небезопасно, — ответил я и обратился к остальным. — Лучше, если спасётесь хотя бы вы, чем вообще никто. Всё равно вы ничем не поможете здесь.
— Тогда почему остаёшься ты? — не поняла Юля. — А если у тебя не выйдет? Тебя же убьют, если задержишься!
Она смотрела на меня так, словно, понимала, что у неё не получится меня переубедить, но всё же, продолжала отчаянно сопротивляться.
— Я должен остаться с ними. Раз уж я взялся вывести их отсюда, то должен довести это до конца. Иначе я не могу. Я и так потерял уже всех своих товарищей. Ещё больше я потерять просто не могу.
— Но… тогда я останусь с тобой…
— Юля, нет! — строго прервал я её.
— Похоже, нам действительно лучше уйти, — положила ей руку на плечо одна из женщин.
— Уходи, — добавил я, но уже мягко. — И не переживай за меня. Я обязательно вырвусь и вернусь к тебе, во что бы то ни стало, обещаю. Иди! Быстрее же! У вас мало времени!
— Удачи, — пожал мне руку Сергей, уже готовый отправиться в путь. — Идёмте! — обратился он к остальным.
Юля продолжала смотреть на меня. На глазах её наворачивались слезы. Но она уже поняла, что нужно идти. Обняв меня, она произнесла:
— Я не прощаюсь. Как только выйдем из города, я спрячусь у кладбища и буду тебя ждать. Столько, сколько понадобится.
— Спасибо, что понимаешь. Но всё. Теперь иди!
Я прижал её к себе и, поцеловав в голову, отстранил от себя:
— Беги и не волнуйся за меня!
Сергей потянул её за руку.
— Прощай! — произнесла она и, сделав несколько шагов назад, наконец, развернулась и поспешила за остальными, уже устремлявшимися к противоположному выходу из здания.
— Будьте осторожны! — крикнул я вдогонку, понимая, что всё-таки никакая осторожность не спасёт ни их, ни кого-либо другого от того, что им предначертано судьбой.
Юля обернулась и на прощание помахала мне рукой. Я тоже поднял руку. Что ж, теперь я остался один на один с противником, технически превосходившем меня по всем параметрам. Ну а выйдет у меня что-либо или нет — время покажет. Причём, его у меня становилось всё меньше и меньше.
Я подошёл к выбитой двери:
— Оставайтесь на своих местах, и не высовывайтесь, пока я не скажу! — крикнул я людям, которые, вжавшись в снег, всё ещё находились за случайными укрытиями, под прицелом вражеского снайпера. — Придётся потерпеть некоторое время, пока я не подстрелю того стрелка!
Мой голос заглушал женский и детский плачь ещё живых людей, отчаянно борющихся за свои жизни. Не знаю, услышал ли меня кто-либо из них, но вечно кричать я не мог. Впрочем, люди итак были настолько напуганы, что сами не скоро бы решились вылезти из укрытий.
Не теряя времени, я осторожно прошёл в торец здания, где находилось некоторое углубление в полу, по которому можно было незаметно перебраться на другую сторону склада.
Я сложил всё оружие на пол, снял с винтовки намотанный на неё бинт, затем быстро стянул с себя всё белое, чтобы ничем не выделяться из общей темноты. Тут же на полу обнаружил лужу какой-то грязи и, недолго думая, хорошенько вымазал ею лицо и левую руку — правую лишь с наружной стороны, чтобы крепко удерживать рукоять винтовки.
Замаскировавшись таким образом, я опустился в углубление между какими-то технологическими трубопроводами и, осторожно проталкивая перед собой винтовку, медленно пополз вдоль неё, оставив РПГ и все ненужные мне вещи в стороне.
Добравшись до нужного места, я повернул влево, и уже под прикрытием бухт кабеля пробрался вглубь сложенных мотков, устроившись у одного из них, стоявшего вертикально. После чего протиснул винтовку в ушко бухты, которое выходило как раз туда, куда мне и нужно было стрелять. Убедившись в том, что отсюда есть возможность для стрельбы по заданному сектору, я подложил под цевьё свой мешок и попытался как можно удобнее устроиться у винтовки. Однако как я не старался, мне всё равно было неудобно: бетонный пол был холодным, а сама поза, в которой я находился между сложенных друг к другу бухт кабеля, доставляла некоторый дискомфорт. Но лучшего места вокруг не было, так что выбирать не приходилось.
«Похоже, такова уж участь снайпера,» — понял я, попытавшись просто привыкнуть к такой позе.
Я выдвинул защитную бленду, снял крышечку с объектива и включил подсветку прицела, примкнув глазом к окуляру. Затем навёл прицел на нужный участок дома: он как раз уместился в обзорный сектор прицела. Даже с подсветкой я с трудом различал очертания здания. Благо оно располагалось не далеко — примерно сто — сто десять метров. На таком расстоянии мне хорошо был виден угол здания, так что я не должен был промахнуться.
Я всмотрелся в разбитые окна, едва различимые на тёмном фоне здания, пытаясь выявить хоть какие-то несоответствия и уже по ним, возможно, определить местоположение врага. Но, как и всё здание, окна были непроницаемо темны. Я чувствовал, что где-то там, в темноте, через оптику наблюдал мой противник, но никак не мог его увидеть.
Долго всматриваться в оптику, напрягая зрение, было не просто — глаза уставали очень быстро. Я отстранился от прицела, давая глазу отдохнуть, тем не менее, продолжая наблюдение без оптики.
Очень быстро от пребывания в неудобном положении, я начал уставать. Мышцы напрягались и затекали, дубея на холодном полу.
«Как бы после всего этого не обзавестись ревматизмом и не отморозить себе чего-нибудь,» — думал я, продолжая оставаться в неподвижном положении.
Но всё тело меня в тот момент волновало мало. Главное, чтобы не напрягалась правая рука с предплечьем — это необходимо для стрельбы. Ну а всё остальное можно будет подлечить потом, когда всё закончится. Теперь же можно и потерпеть.
Я лежал, держа палец на спусковом крючке, готовый в любой момент пустить пулю в первое же
