— Оставь меня в покое!
Дональд ушел сконфуженный. А она снова улеглась в постель, снова и снова размышляя, о чем Рина хотела сказать ей перед смертью.
— Теперь я знаю, что делать, — прошептала Летиция.
Завтрак на следующее утро прошел в тягостном молчании. Роалд без всякого аппетита поглощал свою кашу, не сводя с родителей тревожного взгляда. Летиция вообще почти ничего не съела. Отставив полную тарелку, она резко поднялась и сказала:
— Я иду на ее похороны.
— Ну, я не знаю… — начала было Джейн.
— Я иду на ее похороны, — упрямо повторила она.
Летиция сходила только на одни похороны — Рины. Там, встав возле свежевырытой могилы, она украдкой наблюдала за родителями Рины, мысленно сравнивая их с Джейн и Дональдом. А вернувшись домой, записала свои впечатления.
Год выдался тяжелый. Сто двенадцать студентов из ее колледжа умерли. Еще двести тяжело заболели.
Не стало Джона Файетта.
Занятия драмкружка продолжались, но спектаклей они больше не давали. В школе наступила какая-то мертвенная тишина. Общий психоз все нарастал, поползли слухи, что высокая смертность вызвана не ошибкой в конструировании ПД, а эпидемией чумы.
Нет, это была не чума.
Два миллиона ее соотечественников заболели. Один миллион умер.
Из специальной литературы Летиция узнала, что обрушившееся на них бедствие — самое ужасное за всю историю Соединенных Штатов. По всей стране начались беспорядки. Разъяренные толпы смели центры подготовки ПД. Женщины, беременные ПД, требовали легализации абортов. Общество Рифкина снова превратилось в весомую политическую силу.
Каждый день, слушая новости после занятий, Летиция поражалась, насколько банальное благополучие ее семьи не вяжется с общей обстановкой в стране. В их семье никто не болеет. Дети растут нормальными.
За две недели перед выпуском к ней подошла Эдна Корман.
— Могу я с тобой поговорить? — спросила она. — Давай найдем место поспокойнее.
— Да, конечно, — тут же согласилась Летиция.
Близкими подругами они так и не стали, но Летиция находила Эдну Корман вполне сносной. Она увела ее в старую ванную комнату, с белыми плитками на стенах, где каждое слово отдавалось гулким эхом.
— Ты знаешь, все, особенно старшие, смотрят на меня так, словно ждут, что у меня вот-вот ноги подкосятся, — сказала Эдна. — Я больше не могу этого вынести. Мне кажется, я не заболею. Но у меня такое чувство, что люди боятся ко мне прикоснуться.
— Да, я знаю, — сказала Летиция.
— Но почему? — спросила Эдна дрожащим голосом.
— Я и сама не могу понять.
Эдна стояла перед ней, безвольно опустив руки.
— Неужели мы в чем-то виноваты? — спросила она.
— Нет. И ты это знаешь.
— Тогда объясни мне, пожалуйста.
— Объяснить что?
— Объясни, как нам выбраться из этого положения.
Летиция какое-то время молча смотрела на нее, а потом обняла за плечи и прижала к себе.
— Кажется, я знаю, — сказала она.
За пять дней до выпускного вечера Летиция попросила Рутгера предоставить ей слово на церемонии. Рутгер слушал ее, сидя за письменным столом и скрестив руки на груди.
— А зачем тебе это? — поинтересовался он.
— Есть вещи, о которых никто не говорит, но сказать о которых необходимо. И если никто другой не может этого сделать, то… — она сглотнула подступивший к горлу комок, — то… доверьте это мне.
Он посмотрел на нее с сомнением:
— Ты действительно считаешь, что способна сказать что-то важное?
Летиция кивнула.
— Тогда покажи мне текст речи.
Она достала из кармана листок бумаги. Рутгер прочитал внимательно, покачал головой — неодобрительно, как вначале показалось, — и вернул ей листок.
Стоя за кулисами в ожидании своего выхода, Летиция Блейкли прислушивалась к возбужденному гомону в зале.
Руководил церемонией Рутгер. На этот раз все проходило довольно уныло. Летицию не покидало чувство, что она совершает ужасную ошибку. Не слишком ли она молода, чтобы говорить такие вещи? Все это может прозвучать неуклюже, почти по-детски.
После короткого вступительного слова Рутгер пригласил на сцену Летицию. Проходя мимо того места, где упала Рина, она зажмурилась и сделала глубокий вдох, как бы вбирая в себя то, что осталось от ее лучшей подруги. Мисс Дарси проводила ее долгим взглядом.
От волнения к горлу подступил комок. Глаза слепило от ярких прожекторов. Она встала посреди сцены, стараясь разглядеть знакомые лица в бескрайнем темном пространстве, простирающемся за сценой. Но видела лишь размытые силуэты. Краем глаза она заметила, как мисс Дарси кивает ей:
— Можно начинать.
— Для всех нас настали тяжелые времена, — начала Летиция высоким, пронзительным голосом. — Друзья уходят от нас, один за другим Люди теряют сыновей, дочерей. Наверное, даже с такого расстояния вам видно, что я не… не сконструирована. Я — натуральный человек. Впрочем, мы тоже болеем и тоже смертны. Но речь сейчас не об этом… — Летиция откашлялась. Нелегко ей давались эти слова. — Я решила, что имею право сказать вам кое-что очень важное. Да, люди допустили ошибку, страшную ошибку. Но сами вы — не ошибка. Я хочу сказать… то, что вас создали, — не ошибка. Мне остается лишь мечтать о некоторых вещах, которые вы воспринимаете как должное. Одни из вас могут долго находиться в открытом космосе, другие понимать сложнейшие формулы, недоступные моему разуму. Третьим суждено долететь до самых далеких звезд и увидеть места, которые я никогда не увижу. Мы во многом разные, но для меня очень важно сказать вам… Летиция, повинуясь чувству, напрочь забыла про написанную речь…сказать вам, что я вас люблю. И мне все равно, что скажут другие. Мы любим вас. Вы очень важны для нас. Пожалуйста, не забывайте об этом. И не забывайте о той высокой цене, которую мы все заплатили.
А потом наступила полная тишина. Летиции очень хотелось тихонько уйти со сцены. Но, переборов себя, она бросила в безмолвный, темный, как ночное небо, зал короткое «спасибо» и только потом, поклонившись, исчезла из сияния прожекторов.
Когда Летиция проходила мимо мисс Дарси, та, всегда чопорная и строгая, крепко пожала ей руку. И в первый раз Летиция почувствовала, что мисс Дарси относится к ней как к равной.
Пока длилось торжество, Летиция оставалась на сцене, рассматривая старую деревянную дверь, занавесы, противовесы, колосники, подвесные леса для осветителей.
И вдруг она почувствовала, что тот давний сон, так поразивший ее, становится явью. Вот оно, то самое, ни с чем не сравнимое чувство — любовь не к домашним и не к самой себе. Любовь ко всем сразу.
К своим братьям.
К сестрам.
К семье.
