Бокалов бешеный конклавЗажегся, как паникадило.Глаза упали, точно гири,Бокал разбили, вышла ночь,И жирные автомобили,Схватив под мышки Пикадилли,Легко откатывали прочь.А за окном в глуши временБлистал на мачте лампион.Там Невский в блеске и тоске,В ночи переменивший краски,От сказки был на волоске,Ветрами вея без опаски.И как бы яростью объятый,Через туман, тоску, бензин,Над башней рвался шар крылатыйИ имя 'Зингер' возносил.
1926
На рынке
В уборе из цветов и крынокОткрыл ворота старый рынок.Здесь бабы толсты, словно кадки,Их шаль невиданной красы,И огурцы, как великаны,Прилежно плавают в воде.Сверкают саблями селедки,Их глазки маленькие кротки,Но вот, разрезаны ножом,Они свиваются ужом.И мясо, властью топора,Лежит, как красная дыра,И колбаса кишкой кровавойВ жаровне плавает корявой,И влед за ней кудрявый песНесет на воздух постный нос,И пасть открыта, словно дверь,И голова, как блюдо,И ноги точные идут,Сгибаясь медленно посередине.Но что это? Он с видом сожаленьяОстановился наугад,И слезы, точно виноград,Из глаз по воздуху летят.Калеки выстроились в ряд.Один играет на гитаре.Ноги обрубок, брат утрат,Его кормилец на базаре.А на обрубке том костыль,Как деревянная бутыль.Росток руки другой нам кажет,Он ею хвастается, машет,Он палец вывихнул, урод,И визгнул палец, словно крот,И хрустнул кости перекресток,И сдвинулось лицо в наперсток.А третий, закрутив усы,Глядит воинственным героем.Над ним в базарные часыМясные мухи вьются роем.Он в банке едет на колесах,Во рту запрятан крепкий руль,В могилке где-то руки сохнут,В какой-то речке ноги спят.На долю этому героюОсталось брюхо с головоюДа рот, большой, как рукоять,Рулем веселым управлять.Вон бабка с неподвижным окомСидит на стуле одиноком,И книжка в дырочках волшебных(Для пальцев милая сестра)Поет чиновников служебных,И бабка пальцами быстра.А вкруг — весы, как магелланы,