но и не выжившую из ума старуху, и просишь ее представиться.
— Джиллиан.
Джиллиан. Хорошо. Ну, приступим.
— Джилл, вы из тех женщин — ну, — она издает легкий смешок и качает головой, — ну, вы в некотором роде вечный двигатель, в смысле, так вас описывают друзья, верно? Всегда на ногах, днем и ночью, вы ведь из тех, на ком держится мир? Но есть кое-что, есть одна проблема, сами знаете, все друзья говорят, что вы уделяете себе слишком мало времени. В смысле, вы та, на кого все полагаются, та, к кому все приходят за советом, вы надежны, как скала, так ведь, но все же скажите себе, погоди-ка, погоди-ка минуточку, а к кому я пойду, когда мне будет нужен совет? Кто поможет Джилли, когда ей придется несладко? Дело в том, что вы слишком добры к своим друзьям, к семье, вы только даете, и даете, и даете, и вы должны остановиться, прямо здесь и сейчас, и сказать себе: погоди-ка, а кто дает мне что-нибудь в ответ? Вы, Джиллиан, — перебейте меня сейчас, если я не права, — можете дать очень много, но вы так заняты, прибирая за другими людьми и приводя их жизни в порядок, что у вас практически нет возможности заниматься собственной, в смысле, тем, что вам интересно, развивать свои таланты. Когда вы вспомните, когда вы вспомните, что радовало вас в детстве, все то, чего вы хотели от жизни, — вы поймете, что крутитесь, как я это называю, в колесе заботы и оно не дает вам, Джилл, оно не дает вам возможности заглянуть в себя, выглянуть за его пределы, — вы на самом деле способны, я говорю это не для того, чтобы польстить вам, но вы на самом деле способны на совершенно экстраординарные вещи, если вы приложите усилия, если вы только дадите всем своим талантам немного вздохнуть. Ну что, я права? Скажите, если я не права. Да, вы киваете. Вы узнали себя?
Джиллиан, разумеется, кивала с того самого мига, как Эл впервые перевела дух. Опыт подсказывал Элисон, что не родилась еще женщина, которая, оставив позади первую молодость, не опознает сей портрет как истинное и непреложное описание своего характера и талантов. Нет, конечно, может, и есть такая женщина, где-нибудь в джунглях или в пустыне, но эти пагубные исключения вряд ли попадут на «Вечер мистических искусств» Элисон.
Теперь она утвердилась в роли чтеца мыслей, и если она сможет сказать Джиллиан что-то о ней самой, о ее семье — тем лучше. Но она и так сделала достаточно — Джиллиан чуть не лопалась от удовольствия, — так что если никто из духов не прорвется, она просто спокойно продолжит с какой-нибудь следующей жертвой. Но уже довольно долго Элисон ощущала некое фоновое бормотание (временами переходящее в рев), источник коего находился не в зале, но где-то в ее черепе, за ушами, резонируя прямо в кость. И этим вечером, как и любым другим, она подавляет страх, который ощутил бы кто угодно, попав в толпу мертвых незнакомцев, чьи намерения в отношении тебя — загадка. Она глотает воздух, она улыбается и включает свой особый слух. Это молчаливый подъем чувств, это как слушать, стоя на стремянке, балансируя на самой верхней ступеньке; она слушает самыми кончиками нервов, на пределе своих способностей. Когда выступаешь на сцене, мертвых редко приходится уговаривать. Искусство заключается в том, чтобы отделить голоса, выбрать один и позволить остальным утихнуть — заставить их утихнуть, силой, если необходимо, ведь в загробном мире встречаются весьма раздутые самолюбия. Затем берешь тот голос, мертвый голос, который выбрала, и настраиваешь его на живого человека, на уши, готовые слушать.
Итак, пора обработать зал. Колетт напряглась, подалась вперед на цыпочках, готовая рвануть с микрофоном к цели.
— Эта леди. Я чувствую некую связь с законом. Вам часто приходится общаться с адвокатами?
— Постоянно, — ответила женщина. — Я замужем за одним из них.
Взрыв смеха в зале. Эл присоединилась к нему. Колетт ухмыльнулась. Теперь они в руках Эл, подумала она. Конечно, она хотела, чтобы Эл преуспела; конечно, я хочу, сказала она себе. В конце концов, у них совместная закладная, они связаны финансово. А если я уволюсь, подумала она, куда я потом смогу устроиться? Когда дело дойдет до «ваше последнее место работы», что я напишу в своем резюме?
— У кого в задних рядах несварение?
Лоб Эл покрылся испариной, загривок стал липким. Она любила одежду с карманами, в которых можно было носить сложенную влажную салфетку, чтобы украдкой промокнуть лоб, но в женских нарядах карманы обычно не предусмотрены, а брать на сцену сумочку как-то глупо.
— Эта леди, — произнесла она и показала пальцем. Везучие опалы мигнули. — Та, с которой я говорю. У вас изжога, я чувствую это. У меня тут есть кое-кто, кто очень счастлив в мире духов, — Марго, Марж, знаете такую? Маленькая женщина в бирюзовой блузке, она очень любила ее. Она говорит, вы вспомните.
— Я помню, да, — ответила женщина. Она осторожно приняла микрофон и держала его так, словно тот мог взорваться. — Марж была моей тетей. Она обожала бирюзовый и еще сиреневый.
— Да, — Эл заговорила еще мягче, — и она была для вас словно мать, правда? Она и сейчас, в мире духов, присматривает за вами. А теперь скажите, вы говорили со своим терапевтом об этом несварении?
— Нет, — призналась женщина. — Ну, у них столько дел.
— Им прекрасно платят за то, что они следят за вашим здоровьем, милая.
— Вокруг все чихают и кашляют, — пожаловалась женщина. — Уходишь еще в худшем состоянии, чем пришла — к тому же врачи все время разные.
Зрители заулыбались, по рядам прокатилась волна сочувствия. Но сама женщина излучала нетерпение. Она хотела узнать, что скажет Марж, а к несварению она давно привыкла.
— Не оправдывайтесь. — Эл едва не топнула ногой. — Марж спрашивает, зачем вы откладываете? Позвоните врачу завтра же утром и запишитесь на прием. Бояться совершенно нечего.
Так ли? Лицо женщины засветилось от облегчения; или от некоего чувства, которое окажется облегчением при ближайшем рассмотрении; несколько секунд она дрожала, прижимая руку к ребрам, сгибаясь пополам, словно чтобы защитить пространство, заполненное болью. Ей понадобится время, чтобы перестать думать, будто у нее рак.
А теперь трюк с очками. Найдите женщину средних лет, которая не носит очков, и спросите: вы проверяли зрение в последнее время? После чего в вашем распоряжении весь мир оптометрии. Если она проверяла зрение на прошлой неделе, то скажет, мол, да, действительно. И они зааплодируют. Если скажет, что нет, в последнее время нет, то подумает: «Но я знаю, что стоило бы…» А если женщина ответит, что в жизни не носила очков, то следует парировать: «Ах, милочка, эти ваши мигрени! Почему бы вам как-нибудь не заскочить в оптику? Я вижу вас, примерно через месяц, в чудных очках в прямоугольной оправе».
Можно спросить их, не собираются ли они к зубному, поскольку все к нему ходят, постоянно, но ты же не хочешь, чтобы они дергались. Нужно слегка подтолкнуть их, но не пришпоривать. Вся соль в том, чтобы впечатлить, но не напугать их, смягчить углы страха и недоверия.
— Эта леди — я вижу сломанное обручальное кольцо — вы потеряли мужа? Он умер совсем недавно? И буквально только что вы посадили розовый куст в его память.
— Не совсем, — ответила женщина, — я посадила несколько — ну, на самом деле это были гвоздики…
— …несколько гвоздик в его память, — перебила Эл, — потому что они были его любимыми цветами, правильно?
— О, ну я не знаю, — замялась женщина. Она была слишком взволнована, вертела головой и не попадала в микрофон.
— Ох уж эти мужчины, странные создания, — бросила Эл публике. — Они просто не любят говорить о подобных вещах, боятся показаться слишком сентиментальными — как будто нам это не понравится. Но могу заверить вас, сейчас он мне говорит, что гвоздики были его любимыми цветами.
— Но где он? — спросила женщина, снова мимо микрофона.
Она не собиралась спорить о цветах; она прижалась к спинке своего кресла, почти враждебная, на грани слез.
Иногда они, клиенты, ждали ее после представления у служебного входа, когда она бежала, опустив голову, к парковке. В призрачном свете подворотни, под моросящим дождем или ливнем, они говорили, мол, вы передали мне сообщение, смысл которого мне не ясен, я не понял, я не могу его разгадать. «Я знаю, это сложно», — отвечала им Эл, стараясь утешить, стараясь помочь, но и стараясь, ради всего святого,
