головы. Играют в ладушки и заливаются смехом, шутливо поддразнивают друг друга, ловят, увертываются. Однажды я даже видел, как женская половина обрученной парочки кормила мужскую с вилки. Ничего подобного не происходило между Мадлен Бассет и Гасси. Он был бледен, как мертвец, она держалась холодно, надменно и отчужденно. Оба катали хлебные шарики и, насколько я мог заметить, за все время не перебросились и словом. Хотя нет, он попросил ее передать соль, и она подала ему перец, он сказал: «Я просил соль», — а она процедила: «В самом деле?» — и сунула ему горчицу.
Дживс сказал правду, нет никаких сомнений. Они больше не жених и невеста, это трагедия, но за ней кроется тайна. Я ничего не понимал, как ни бейся, и с нетерпением ждал конца ужина, когда дамы удалятся и я наконец узнаю у Гасси за портвейном, что стряслось.
Однако, к моему изумлению, едва последняя представительница слабого пола вышла в дверь, которую держал перед дамами Гасси, как сам он пулей вылетел вслед и не вернулся, оставив меня в обществе хозяина дома и Родерика Спода. Они сидели рядышком на противоположном конце стола, тихо разговаривали и бросали на меня такие взгляды, будто я — досрочно освобожденный из тюрьмы уголовник, который вломился к ним без приглашения и за которым надо неусыпно следить, иначе прикарманит ложку- другую, и потому довольно скоро я тоже встал из-за стола. Пробормотал, что де забыл свой портсигар, поскорей из столовой и к себе в комнату. Я надеялся, что рано или поздно сюда обязательно заглянут Гасси и Дживс.
В камине весело горел огонь, и, чтобы не скучать, пододвинул к нему кресло и открыл детективный роман, который привез с собой из Лондона. Роман был отличный — я в такого рода литературе собаку съел, — полный головоломных улик и загадочных убийств, и я с наслаждением погрузился в перипетии интриги, забыв обо всем на свете, но вскоре дверная ручка повернулась, и кто бы вы думали возник передо мной? Родерик Спод собственной персоной.
Ну и ну! Вот кого я меньше всего ждал, а он возьми и ворвись в мою спальню. И вовсе не для того, чтобы извиниться за свое недопустимое поведение на веранде, где он не только угрожал мне, но еще и назвал жалкой козявкой, и за оскорбительные взгляды во время ужина. Какие там извинения! Когда человек хочет извиниться, на лице у него дружелюбная улыбка, а тут улыбкой и не пахло.
Наоборот, таким свирепым я его еще не видел, и мне это так не понравилось, что я сам изобразил на своем лице дружелюбную улыбку. Конечно, я не надеялся умиротворить грубияна, но ни одной мелочью не стоит пренебрегать.
— А, Спод, привет, — доброжелательно сказал я. — Входите. Чем могу быть полезен?
Будто не слыша моих слов, он ринулся к стенному шкафу, бесцеремонно распахнул дверцу и сунул туда голову. Потом так же злобно уставился на меня.
— Я думал, Финкт-Ноттл там.
— Как видите, нет.
— Вижу.
— Вы предполагали найти его в платяном шкафу?
— Да.
— В самом деле?
Он промолчал.
— Что-нибудь передать ему, если я увижу его?
— Передать. Скажите, что я сверну ему шею.
— Свернете шею?
— Да. Вы что, глухой? Сверну шею.
Я умиротворяюще кивнул.
— Понятно. Свернете ему шею. Так и передам. А если он спросит: «Почему?»
— Он знает — почему. Потому что он мотылек, который порхает по женским сердцам, а потом бросает их, как грязные перчатки.
— Вот как. — Я и понятия не имел, что мотыльки порхают по женским сердцам, а потом бросают их, как грязные перчатки. Интересное открытие. — Ну что ж, поставлю его в известность, если случайно встречу.
— Спасибо.
Он ушел, хлопнув дверью, а я стал размышлять. Странно, как все в жизни повторяется. Всего несколько месяцев назад в Бринкли произошел точно такой же эпизод: ко мне в комнату вбежал Таппи Глоссоп и выразил аналогичное намерение. Правда, Таппи, если я не перепутал, хотел вывернуть Гасси наизнанку и заставить его проглотить самого себя, в то время как Спод грозился свернуть ему шею, но суть от этого не меняется.
Я, конечно, сразу понял, что случилось. Именно такого поворота событий я и ожидал. Во время полдника Гасси мне рассказывал, что Спод известил его о своем намерении свернуть ему шею, если тот причинит Мадлен Бассет хоть малейшее зло. Несомненно, за кофе Спод что-то узнал от нее и теперь жаждет выполнить угрозу.
А вот что именно произошло — я не имел ни малейшего представления. Судя по воинственному настроению Спода, поступок Гасси не делает ему чести. Видно, он здорово опозорился.
Да, скверно, что и говорить; если бы я мог хоть как-нибудь помочь беде, я бы без колебаний бросился на выручку. Однако не видел, куда можно приложить силы, и решил, что кривая вывезет. Вздохнул и снова взялся за свое щекочущее нервы чтение, проглотил несколько страниц, как вдруг загробный голос произнес: «Послушай, Берти». Я задрожал всем телом. Казалось, привидение этого дома подкралось ко мне и дохнуло в затылок.
Я оглянулся и увидел, что из-под кровати вылезает Огастус Финк-Ноттл.
От потрясения язык у меня прилип к гортани, дыхание перехватило, и я лишился дара речи. Я лишь таращился на Гасси, хотя сразу догадался, что он слышал мой диалог со Сподом от первого до последнего слова. Вид у него был такой, будто за ним гонится Родерик Спод и вот-вот схватит. Волосы всклокочены, глаза безумные, ноздри подергиваются — точь-в-точь заяц, убегающий от волка, только, конечно, на зайцах не бывает очков в черепаховой оправе.
— Берти, ведь я на волоске висел, — проговорил он срывающимся голосом. Прошелся по комнате на полусогнутых ногах. Лицо было цвета молодой весенней зелени. — Пожалуй, стоит запереть дверь, если ты не против. Он может вернуться. Ума не приложу, почему он не заглянул под кровать. Я всегда считал, что диктаторы очень дотошные субъекты.
Я наконец отлепил язык от гортани.
— Плевать на кровать и диктаторов. Что произошло у вас с Мадлен Бассет?
Он вздрогнул всем телом.
— Прошу тебя, не будем говорить об этом.
— И не проси, будем. Только это меня и интересует. Почему, черт возьми, она разорвала помолвку? Что ты ей сделал?
Он снова вздрогнул. Я видел, что дотрагиваюсь до обнаженного нерва.
— Ей я ничего не сделал, не в том беда, беда в том, что я сделал Стефани Бинг.
— Стиффи?
— Да.
— А что ты сделал Стиффи? Весь вид его выразил смущение:
— Я… э… Понимаешь, я… Поверь, теперь я сознаю, как сильно ошибался, но тогда мне показалось, что это очень удачная мысль… Видишь ли, дело в том…
— Перестань мямлить.
Он сделал усилие и взял себя в руки.
— Так вот, Берти, надеюсь, ты помнишь, о чем мы говорили с тобой перед ужином… Ну, о том, что она, возможно, носит блокнот с собой… Я предположил, если ты помнишь, что он может быть у нее за чулком… И я хотел, если ты напряжешь память, попытаться…
Я похолодел — до меня дошло.
— Неужели ты..?
— Да.
— Когда?
