привлекший внимание не только по всей России, но и за рубежом, оказался исчерпан.
Это была одна из самых блестящих «боевых операций», проведенных в ту пору Чубайсом. Как уже говорилось, он пробыл в Челябинске всего два дня, но сумел повернуть вспять опасное развитие событий.
«Региональный» наскок на главного российского приватизатора захлебнулся. Однако параллельно с ним продолжалась и лобовая атака «на федеральном уровне». Хуже всего, что в какой-то момент против Чубайса удалось настроить его непосредственного начальника — Черномырдина. Впрочем, думаю, это не составило большого труда, учитывая менталитет «красного директора», ставшего премьером.
19 марта агентство «Постфактум» распространило сообщение, что, по его сведениям, после окончания VIII съезда нардепов Черномырдин то ли на заседании правительства, то ли в частной беседе с Чубайсом обрушился с резкой критикой на осуществляемую им программу приватизации. Из того же источника агентству стало известно, что в ближайшее время будто бы состоится отставка руководителя Госкомимущества с формулировкой «по собственному желанию».
Мало кто поверил, что у Чубайса действительно могло возникнуть подобное желание, — не из той он породы, чтобы бросать на полпути незаконченное дело, особенно дело столь огромной важности, — но то, что премьер мог попытаться уволить своего зама — с любой формулировкой, — в этом ничего невозможного, конечно, не было. Правда, последнее слово тут, естественно, оставалось за президентом.
Сам Чубайс возможность своей — и своих коллег-реформаторов — отставки постоянно держал в голове, начиная почти с самого момента, когда он пришел в правительство. В июле 1992-го в одном из интервью его спросили, как он думает, сколько еще осталось до того срока, когда их «команда камикадзе» уйдет «с гордо поднятой головой». Чубайс ответил:
— Первый срок, который нам планировали для ухода, — конец декабря 1991-го. Потом — середина января. Потом — февраль, потом — март… Ну, а в апреле было совершенно очевидно, что на съезде всех выкинут, никакого разговора тут быть не может. Затем — июнь… Ну, а сейчас всем ясно, что все закончится в августе или в сентябре… В крайнем случае — в октябре, но не позже декабря… Ну уж — не позже середины будущего года…
Как видим, срок жизни правительству реформаторов всегда отпускался (да и сами они себе отпускали) не более чем в несколько месяцев. У них всегда была «готовность номер один» к тому, чтобы освободить занимаемые ими кабинеты.
Что касается «гордо поднятой головы», — то есть того, при каких обстоятельствах Чубайс счел бы свою миссию выполненной, — здесь всегда был один критерий: миссия будет выполнена, когда приватизация станет необратимой.
— Я знаю, — сказал тогда, в июле 1992 года, Чубайс, — что если до конца этого года я сумею сделать то, что сейчас задумано и то, что заложено в уже принятые документы, то с этого момента приватизацию и частную собственность в России уже не остановит никто и никогда! Для меня этого достаточно, чтобы уйти с гордо поднятой головой, если надо будет это сделать.
До конца 1992 года достичь «точки невозврата», как мы знаем, не удалось. Битва за приватизацию продолжалась и в последующие месяцы, но отношение Чубайса к возможности своей отставки оставалось тем же: все неприятности и обиды отодвигаются на десятое место, главное — успеть завершить дело.
Вскоре слухи и сообщения со ссылкой на таинственные «источники» о противоречиях между Черномырдиным и Чубайсом в полной мере подтвердились. 1 апреля премьер на встрече с руководителями предприятий ВПК в Санкт-Петербурге, кажется впервые, подверг публичной критике своего зама, возглавляющего Госкомимущество. Черномырдин сравнил приватизацию, проводимую Чубайсом, с насильственной коллективизацией тридцатых годов. Председатель правительства заявил, что, по его мнению, государственные предприятия распродаются насильно. Черномырдин пообещал, что вообще вся программа экономических реформ будет скорректирована, — усилится государственное регулирование финансовой, налоговой и кредитной политики, а также поддержка находящихся в упадке топливной и энергетической отраслей. Ну и, разумеется, будут внесены изменения и в законодательные акты, касающиеся приватизации, и в ее практику.
Надо полагать, это был бальзам на душу консервативной аудитории, к которой обращался в тот момент Черномырдин.
Чубайс принял вызов. Выступая на следующий день на учредительном съезде Ассоциации приватизируемых и частных предприятий, он заявил, что в России развернута массовая кампания против приватизации. Активнее всего тут действует Верховный Совет. Его поддерживает часть чиновников и представителей правительства. Многие из этих людей боятся потерять находящиеся в их руках рычаги управления страной. Очень часто, сказал Чубайс, приватизируемым предприятиям урезается финансовая поддержка со стороны государства, происходят задержки с принятием важных нормативных документов… Тем не менее, несмотря ни на что, приватизация, по словам вице-премьера, стала фактом: «Это произошло потому, что миллионы людей, десятки тысяч предприятий поддержали ее».
Чубайс сообщил, что во второй половине дня на заседании ВС будет рассматриваться вопрос о его отставке, так что он вынужден будет покинуть съезд, в связи с чем приносит его участникам свои извинения.
В действительности, непосредственной угрозы отставки в тот день не было. В Верховном Совете рассматривался проект постановления о выполнении программы приватизации. На усмотрение нардепов были вынесены два варианта оценки: первый — признать работу Госкомимущества по выполнению упомянутой программы неудовлетворительной, второй — счесть ее «недостаточной». Других вариантов у «заклятых друзей» Чубайса, естественно, не было и быть не могло. Первый вариант как раз и предполагал в качестве одного из последствий обращение к президенту с предложением уволить Чубайса.
Сдаваться без боя «виновник торжества», естественно, и на этот раз не собирался. Выступив на заседании, — как всегда, весьма эмоционально, — он заявил, что не согласен с текстом постановления: преамбула, подводящая к однозначно отрицательной оценке работы его ведомства, носит откровенно тенденциозный, необъективный характер.
— Постановление называется — о выполнении госпрограммы приватизации в 1992 году, — сказал Чубайс. — Но у авторов не нашлось даже трех фраз, чтобы сказать о том, что впервые в истории России 50 тысяч предприятий стали частными. Сотни тысяч людей стали реальными собственниками. 17 миллионов работающих на акционированных предприятиях стали акционерами. Ничего подобного не было в нашей истории. Я понимаю, что кому-то это не нравится. Но если вы стоите на позициях объективности, так имейте мужество сказать о том, что сделано. Это ведь сделано! Это факт. Единственная фраза, которая нашлась у авторов постановления на этот счет, — фраза о том, что в 1992 году начался процесс приватизации. И действительно, он начался, этот процесс. Но что — больше ничего не было?
Весьма встревожил Чубайса пункт постановления, согласно которому ВС поручал правительству привести программу приватизации в соответствие с законом об именных приватизационных счетах. Вроде бы к тому времени об этих счетах все уже успели напрочь забыть, и вот на тебе… Депутаты давно должны были принять другой закон — о приватизационных чеках, — но, надо полагать, специально с этим делом проволынили. Чубайс заявил, что этот пункт постановления фактически «рубит под корень» проводимую в стране программу ваучерной приватизации.
В результате ВС так и не смог принять никакого решения. По доброй бюрократической традиции, все канализировали в согласительную комиссию. Однако угроза, что ВС все-таки решится пойти ва-банк, — остановить приватизацию — сохранилась. Все должно было решиться на следующем заседании, 15 апреля. Позднее решили, что лучше провести его после референдума — перенесли это заседание на 28-е.
В те дни Чубайс вел совершенно фантастическую по своему напряжению жизнь. Достаточно сказать, что 2 апреля, после выступления на съезде Ассоциации приватизируемых и частных предприятий, после особенно тяжелого и драматического выступления в Верховном Совете он еще принял участие в длинной и весьма насыщенной телепередаче «Красный квадрат».
Один из участников этой передачи довольно наивно спросил Чубайса, какая все-таки мотивировка у
