пригрозил отозвать участников совещания от Татарстана. Дело в том, что республиканские руководители договорились с президентом о формулировке этой части заявления на встрече с ним незадолго до оглашения документа. Каково же было их удивление, когда они не обнаружили его в прочитанном тексте (заранее о купюре их никто не предупредил).
На Конституционном совещании вновь был объявлен перерыв. Согласовать различные позиции во время этого перерыва поручили арбитражной комиссии, составленной из судей трех «главных» судов — Конституционного, Арбитражного и Верховного. Следующее пленарное заседание Конституционного совещания, которое, возможно, наконец-то станет последним, как и ожидалось, было намечено ориентировочно на начало июля.
Тем не менее, все эти отсрочки и проволочки не убавили у Ельцина бодрости и оптимизма в отношении перспектив Конституционного совещания. Отвечая перед пленарным заседанием на вопрос одного из журналистов, «как воспринял президент заявление Хасбулатова, что Cъезд не будет принимать эту конституцию?», Ельцин сказал: «Я примерно такого же мнения. Я столько напереживался со Cъездом, что у меня о нем определенное мнение. На следующем заседании придется принять способ принятия конституции, и там будут высказаны оригинальные предложения». На вопрос об отношении президента к заявлению парламента, в котором содержался призыв к депутатам покинуть совещание, Борис Ельцин сказал: «Я думаю, что это просто политическая попытка продлить парламентские полномочия вместо того, чтобы осенью идти на выборы. Они стремятся не дать работать нормально Конституционному совещанию, но, думаю, из этого ничего не выйдет».
…Увы, несмотря на эти бодрые заявления, работа над новой конституцией становится все более вялой. Создается ощущение, что у самого президента уже нет к ней былого интереса, ибо становится ясно: сопротивление Верховного Совета, Съезда, субъектов Федерации вряд ли удастся преодолеть.
Правда, формально конституционный процесс вроде бы продолжается, но он все больше напоминает топтание на месте. 24 июля Ельцин подписывает очередной «конституционный» указ — «О порядке согласования проекта Конституции Российской Федерации». Имеется в виду его согласование с субъектами Федерации. 13 августа в Петрозаводске проходит заседание Совета глав республик с участием президента Ельцина, на котором принимается решение о создании Совета Федерации как консультативно- совещательного органа при президенте. Настроения участников заседания еще более укрепляют опасения тех, кто считает: согласовать с этими деятелями проект Основного закона будет нелегко, если вообще возможно.
Тем не менее, в начале сентября Ельцин подписывает распоряжение о создании рабочей группы (опять рабочая группа!) по выработке единого согласованного проекта конституции под председательством окончательно перешедшего на сторону президента Николая Рябова. Это была, кажется, последняя перед сентябрьско-октябрьским политическим кризисом официальная акция в ходе не удавшейся в тот момент попытки принять новую конституцию.
Принять ее оказалось возможно лишь 12 декабря, после подавления мятежа. Но задача сбалансированного разделения властей в новой Конституции так и не была решена: на этот раз полностью доминирующей в ней стала фигура президента.
Была ли эта затея бессмысленной?
Странной была эта затея — попытка принять новую конституцию, минуя Съезд и Верховный Совет, через какое-то эфемерное, на ходу придуманное Конституционное совещание.
Хотя его работа сопровождалась мощной информационной поддержкой в СМИ (вот бы самим реформам такую поддержку!), у многих эта работа с самого начала вызывала скептическое отношение: можно ли себе представить, чтобы оппозиция позволила переиграть себя на этой наскоро сооруженной, непрочной и колеблющейся площадке? Вообще достойная удивления картина: две равновеликие силы уперлись друг в друга рогами, каждая пытается «проломить» выгодный для себя текст. Полноте, так ли принимается конституция? В конце концов, Основной, закон — это результат какого-никакого, но все-таки национального согласия. Можно ли его принимать в условиях острого конфликта, расколовшего правящий слой общества почти пополам? Эту задачу вполне можно было решить двумя годами раньше, во второй половине 1991-го. Ельцин упустил существовавшую тогда возможность, попал, как уже говорилось, в конституционную ловушку и вот теперь попытался из нее выбраться…
С тактической точки зрения, затея с конституцией была для Ельцина явно проигрышным, провальным ходом. Он попросту потерял время, растратил преимущества, которые получил в результате победы (все- таки это была победа!) на референдуме. Вместо того чтобы предпринять какие-то решительные действия по вытеснению поверженной оппозиции на периферию политического процесса, он добровольно втянулся в четырехмесячную тягомотину изнурительных споров по поводу текста Основного закона, его отдельных статей, формулировок, слов…
Какие решительные действия мог предпринять президент? Только ли те, которые он предпринял в сентябре — октябре? По словам депутата Анатолия Шабада (мы с ним беседовали в августе 1993-го), после референдума они с депутатом Владимиром Варовым предложили немедленно созвать депутатский Съезд. Перед депутатами можно было поставить вопрос о конституционном закреплении результатов плебисцита. И если бы он, Съезд, отказался это сделать, Ельцин уже вполне официально, с юридическим оформлением этого, мог бы встать на путь его игнорирования. В тот момент, как полагал Шабад, это можно было сделать достаточно легко, не опасаясь импичмента. Можно было бы назначить и перевыборы… Можно было принять временный конституционный акт, на котором настаивали «демороссы» (они продолжали на нем настаивать и в августе, и в сентябре, уже в гораздо менее выгодной политической ситуации). Однако все эти предложения демократов не получили тогда поддержки. К концу лета, а может быть и раньше, эффект от референдума уже затух.
Особенно победным для Хасбулатова стал период, когда закончилась — фактически закончилась — работа Конституционного совещания и президент ушел в отпуск. Вообще, отпуска — это было какое-то бедствие для наших президентов той поры. Горбачев в Форосе… Ельцин на Валдае… Время-то какое было напряженное, судьбоносное! Кажется, неужели нельзя было хотя бы год обойтись без долгого отдыха? Да, понимаю, тяжело. Возраст и все такое прочее. Но ведь однажды все это могло плохо кончиться.
И все же я не стал бы утверждать, что затея с форсированной подготовкой новой конституции, подкрепленная надеждой быстро ее принять, была полностью ошибочным ходом Ельцина. Думаю, стратегически — и исторически! — этот ход имел важное значение. В мае — августе 1993 года президент предпринял последнюю, отчаянную попытку решить центральную политическую проблему того времени — проблему двоевластия — мирным, относительно демократическим путем. Можно ли припомнить в истории нашего отечества, чтобы кто-то из властителей в похожей ситуации испытывал подобные устремления? Да нет, что-то не вспоминается такого. Проблему двоевластия наши владыки всегда решали очень просто, в самый начальный момент ее возникновения, — путем отрубания голов своим противникам или, позднее, выстрелом в затылок где-нибудь в подвале.
Все здравомыслящие люди поняли и оценили этот ельцинский порыв. И поныне помнят и ценят. Ну, а кто не понял либо, что бывало чаще, не пожелал понять, тот по всякому поводу и без повода поныне бессмысленно дудит про «расстрел парламента» как про единственное средство разговора с оппонентами, которое, дескать, было известно кровавому сатрапу Ельцину.
ОТСТАВКА БАРАННИКОВА
27 июля Ельцин отправил в отставку министра безопасности Виктора Баранникова. Официально — за «нарушение этических норм» и за «серьезные недостатки в работе, в том числе по руководству пограничными войсками».
В своих мемуарах Ельцин довольно подробно описывает эту историю. В мае 1993-го Баранников неожиданно зазвал его к себе на дачу и познакомил с неким предпринимателем, главой той самой, ранее уже мной упоминавшейся компании «Сеабеко» Борисом Бирштейном. Это показалось Ельцину
