Штольня в Совьих Горах

Тут, к ногам отцовским припав, слезами заливаясь, поведала Кася о встрече своей со шляхтичем в красном жупане.

— Не хочу замуж за Утопца! — рыдаючи закончила она. — Хочу остаться дома, с вами, татусь. На жнива ходить, клевер сечь для моих козочек, хлеб печь, масло сбивать… Ой, всё я сделаю! Не дайте меня на дно утащить, тато!.. Люди говорят, что ежели Утопцу какая девушка понравится, то приходит за нею! По его велению даже река русло свое меняет, дома заливает и людей утаскивает, которые воле Утопца противятся… Ой, доля моя, несчастная доля! Вот она, кара мне за своевольство, за леность мою!

— Тихо, Касенька! Не плачь! Ты же у отца под крылом, и никто в хате моей ничего тебе злого не причинит! Вытри слезы, дочушка, сядь к отцу поближе… Надо прогнать отсюда Утопца, тотчас же прогнать, а то если хоть раз показался он на мосту, то завсегда будет там людей пугать.

— А как вы это сделаете, татусь? — спросила Кася, с тревогой на двери поглядывая.

— Увидишь, дочка! А теперь стели-ка себе постель на лавке, поближе к печи, да и спи спокойно. Не придет за тобой Утопец, не бойся…

Отерла слезы Кася и постелила себе кожух на лавке. А под голову подушечку сунула и под нею пучок травы, что сбирала в ночь на Ивана-Купалу, спрятала: злую беду отгонять.

Раз и другой на отца поглядела: любопытно ей было, для чего он из коробка берестяного большие иглы и нитки суровые достает?

— Что это вы делать хотите, тато? — спросила тихо, но ответа уже не слышала: сон ее крепкий одолел.

А тем временем пошел Ендрих в чулан и собрал по сундукам всю старую одежду Касину. Была там и юбка — «мазелонка» из шелка темного, с пришитым к нему корсажиком, и накидка, и фартучек. Зашил Ендрих платье у рукавов и у шеи накрепко, потом всё это соломой и стружками березовыми понабивал.

В гости к князю речному
Мчится Кася из дому… —

вполголоса шептал Ендрих, ножиком отрезая нитку. Потом и юбку сеном набил, чтобы попышнее была, да и зашил всё старательно снизу.

Танцевать, веселиться,
И за стол с ним садиться… —

тихонько напевал корзинщик, старательно расправляя складки на «мазелонке».

Вот корсажик затянем,
Ждать утра мы не станем…

С этими словами застегнул он корсажак на платье, а потом еще и фартучек у талии прикрепил.

Теперь лежала перед ним на скамье большая и потешная кукла — вроде той Мажаны, которую в воскресенье вербное топят в пруду либо в речке, под веселые песни и шутки, по старинному обычаю сельскому.

А в красивом, Касюня, веночке
Веселей танцевать тебе, дочка… —

так напевал Ендрих уже за порогом, когда вышел потихоньку из хаты, неся в руках куклу свою — «Касю».

Так вот он и пел себе, и разговаривал с нею, как с настоящей дочкой. Не оглядываясь назад, направился Ендрих к реке. Долго искал он там среди тростника венок Касин с приделанными к нему косами из льняной кудели, пока не нашел его в самой гуще камыша — измокший весь и в песке вывалянный. Обрадовался, схватил венок, ополоскал его в воде и привязал к безголовой кукле, напевая при этом, как обычно девушки хлопцам поют:

Алые розочки, милые тюльпаны…
А куда ж пошел ты, мой Ясю коханый?
Где бы ты не был —
Найду тебя всюду!
В воде или в небе
Твоей Кася будет!..

Последние слова песни этой повторил Ендрих дважды, всё громче напевая. А когда закончил петь, обхватил куклу обеими руками и с размаху далеко ее в воду закинул…

Зашумела, забулькала вода в реке, поднялись на ней волны белогривые, а водовороты страшные, что у моста были, закружились и потянули куклу на самое дно. Долго под мостом что-то хлюпало и билось в камышах, словно рыба огромная.

С того дня никогда уже больше не являлся Касе грозный Утопец. И не слышно стало о нем в той округе. Ну, а сама Кася такая старательная в работе сделалась, что подивиться только. Редко на танцы ходить стала, да и то всегда с подружками вместе.

Зато долгое время не могли понять люди — откуда на мосту столько дыр взялось, вроде бы копытами конскими выбитых? Особенно там одна заметная была — на самом конце моста…

ПРУССКОЕ ЗНАМЯ

Не к чему в Замлынской Гурке[7] мельницу искать. Вот уже больше века люди из деревни этой зерно свое на левый берег Особлоги на перемол возят, а порою и еще дальше. Если спросить их — почему так делают — ответят:

— Так ведь у нас в деревне мельницы нету!

— Как это так? — удивляются приезжие. — Мельницы не имеете? По какой же такой причине ваша деревня Замлынской Гуркой зовется?

— Так была же когда-то мельница…

И начинают рассказывать про Шимона Клосека — про давнего их старосту и превеликого богача.

Добрую пшеницу выращивал на своих полях староста, тридцать ульев на пасеке, коров и овец во множестве имел, дом каменный посреди деревни, ну а в дому и перин, и утвари всякой — полно!

Сытно Шимон ел и жбанов пива не считал, когда с компанией приятелей за стол садился. Каждое воскресенье на пароконной бричке в костёл ездил, хотя и пешком недалеко идти было. И так коней хлыстом с красной кисточкой погонял, что из-под колес во все стороны грязь разлеталась.