— Заварной крем? — Люси разом выпустила братнин плащ.
— Самый-самый вкусный, с мускатным орехом и со сливками.
Джек знал: отец описывает яства, которыми его угощали на Святом острове. Ни Люси, ни Джек в жизни не пробовали заварного крема, но у Джека все равно слюнки потекли. Уж больно вкусно это звучало.
Люси подбежала к отцу, тот ласково подхватил девочку на руки.
— Лепешки с клубничным вареньем, запеканка с вишней и кисель, — перечислял он.
— И заварной крем, — напомнила Люси, напрочь позабыв о том, что Джек их покидает.
А Джек вздохнул украдкой. Это, конечно, очень приятно, когда о тебе так убиваются, но Люси никогда не думала об одном и том же подолгу. Ну да ведь она еще совсем маленькая…
Бард шагал впереди; Джек изо всех сил пытался не отставать. В придачу к его собственным пожиткам на него взвалили еще и мешки с едой. По дороге им повстречался сынишка кузнеца. По всей видимости, именно его отправили под начало Джайлза Хромонога первым. Стоило Барду повернуться к нему спиной, как сын кузнеца нацелился врезать Джеку кулаком — но тот преловко увернулся.
— Передавай привет овцам! — крикнул он, догоняя старика.
Трудился Джек не покладая рук, с рассвета до заката, — причем с удовольствием. Иногда, вечерами, когда старик отправлялся в гости, Джек носил его арфу. Эту обязанность и работой-то никто бы не назвал: одно сплошное удовольствие, да и только. Джека усаживали на почетное место у огня — прежде, когда он был просто-напросто мальцом Джайлза Хромонога, он о таком и мечтать не смел. Ему подавали чашу с горячим сидром, а делать ничего и не требовалось — греешься себе в тепле да слушаешь нескончаемые рассказы Барда.
Обычно Джек вставал до рассвета, разводил огонь, стряпал овсянку. Приносил воду, собирал плавник. Затем его отсылали из дому.
— Осмотрись вокруг, — говорил ему Бард. — Почувствуй ветер, понюхай воздух. Послушай птиц, понаблюдай за небом. Потом расскажешь, что творится в огромном мире…
И Джек, сам не зная толком, что именно ему полагается увидеть, взбирался на вершины протяженных холмов. Если непогодилось, прятался в старых овечьих закутах. Нежился в луговой траве, если день стоял погожий. Наблюдал, как по небу несутся пушистые белые облака да ястреб стрелой падает вниз, настигая злополучную мышь.
Джек быстро смекнул, что ответом простым и коротким ему не отделаться. Если он ленился, бывал ненаблюдателен или, что еще хуже, начинал выдумывать то, чего нет, Бард пребольно стучал ему по лбу сухими костяшками пальцев. Ложь он распознавал мгновенно.
— Да открой же глаза-то! — кричал старик. — Если это всё, на что ты способен, так я лучше вышвырну тебя обратно, как пескарика-недоростка!
Шли недели, и Джек обнаруживал, что видит всё больше и больше, как если бы огромный мир открывался для него все шире. Мальчик узнал, что ястреб летает по небу не просто так, куда глаза глядят, — а словно следует незримыми тропами. Он опускается отдохнуть на одни и те же скалы и соблюдает правила вежливости по отношению к другим ястребам. Оказалось, что звери и птицы ведут себя друг с другом совершенно так же, как жители его родной деревни. Есть среди них боязливые, есть и задиры; есть любители похвастаться, а есть кроткие, смиренные создания, которые всего-то и хотят, что заниматься своим делом, избегая по возможности неприятностей.
Возвращаясь из своих походов, Джек бежал прямиком к котлу с супом, что висел над огнем. Висел там денно и нощно, полный густого варева из гороха, ячменя, пастернака и лука. Время от времени Бард добавлял в котел горсть каких-нибудь трав, и вкус супа менялся, но никогда — к худшему.
Чувствуя, как тепло от огня распространяется по уставшему телу, Джек жевал ломоть хлеба. Хлеб тоже бывал разный — в зависимости от того, кто именно присылал снедь на неделю. Большинство селян пекли хлеб из смеси овсяной, пшеничной, ячменной или даже бобовой муки — словом, из чего придется. Беднота подсыпала в муку молотые желуди — и хлебы выходили такими жесткими, что их приходилось крошить и размачивать, иначе ни за что не проглотишь. А вот пекарь использовал только пшеничную муку, без примесей. Хлеб получался на диво мягким, а приносили его завернутым в одеяло, чтобы не остыл.
После обеда Джек работал в саду. Он собирал блошницу — выкуривать паразитов из одежды, и своей, и Бардовой. Очищал ситник от кожицы и окунал белую сердцевинку в пчелиный воск — получались свечи на долгие зимние вечера. Из песчаного тростника, собранного в дюнах, плел непромокаемые циновки. И наконец, за вечерней трапезой Джек подробно рассказывал, что видел за день.
— Неплохо, неплохо, — приговаривал старик. — Кое-что на предмет того, как устроен и отлажен мир, ты и впрямь разглядел. Ну, не все, конечно. Тут понадобится не одна жизнь и даже не две. Но надо отдать тебе должное, ты не полный невежда, нет. — И Бард обучал мальчика новой песне: тот повторял ее, а старик внимательно слушал. — У тебя неплохой музыкальный слух. Да что там, просто-таки замечательный, — бормотал он себе под нос, и Джека переполняло счастье — до самых пальцев ног…
Наконец Джек накрывал огонь валежником и расстилал постели: овчины поверх кучи сухого вереска. Бард спал в дальнем конце дома на низенькой кровати из крученой соломы: ни дать ни взять огромная корзинка! Сам Джек устраивался в уголке рядом с дверью.
Последнее, что он видел, засыпая, — это отблеск пламени на стенах. Древние римляне встарь расписали дом изображениями небывалых деревьев: Джек в жизни таких не видывал. На ветвях их зрели золотые плоды, а в кронах гнездились чудесные птицы. Эти картины внушали Джеку неясную тревогу. Временами, стоило дрогнуть отсвету догорающих углей — и птицы словно оживали. Или не птицы, а ветви — что тоже не подарок…
Глава 3
ТЕНЬ ИЗ-ЗА МОРЯ
— Нет… нет…
Джек рывком сел на постели. Снаружи завывал ветер. В доме царил промозглый холод, что всегда просачивается в щели перед рассветом.
— Нет… ни за что не стану… это зло!
Джек сбросил одеяла и, спотыкаясь в темноте, кинулся в противоположный конец дома. Кровать Барда ходила ходуном. Старик простер перед собою руку, словно обороняясь от незримой опасности.
— Господин! Господин! Проснись! Все в порядке!
Мальчуган поймал Бардову руку.
— Тебе не удастся подчинить меня своей воле! Я бросаю тебе вызов, гнусная тролльша!
Нечто — некая незримая, но оттого не менее страшная сила отбросила мальчика назад. Он ударился головой о камень, в ушах загудело — словно кузнец изо всех сил вдарил молотом по наковальне. На губах ощутился соленый привкус крови.
— Ох, звезды мои, дитя! Я не понял, что это ты…
Джек попытался заговорить, захлебнулся кровью, закашлялся.
— Благодарение Фрейе, ты жив! Лежи, не двигайся. Я раздую огонь и заварю тебе целебное снадобье.
Звон в ушах постепенно стих, зато накатила мучительная тошнота. Джек слышал, как Бард расхаживает по комнате; наконец в очаге запылало пламя. Очень скоро в руках у мальчика оказалась чаша с горячим питьем. Напиток обжег ему рот, и Джек отшатнулся.
— Ты прокусил себе губу, дитя. На самом деле ничего страшного — хотя и выглядит не ахти. Пей, тебе сразу же полегчает.
Джек заставил себя сделать глоток, и действительно — тошнота моментально отхлынула. Мальчик вдруг осознал, что дрожит всем телом. Может, он так и трясся не переставая все это время. Этого Джек не помнил.
