— Может, и поверю… Мы так и догадались, что вас сцапали берсерки. Отец думал, вы погибли, но я в это не верила. Я поглядела на воду — и увидела тебя среди пчел.
Джек поежился. Мать его — настоящая ведунья, хоть и тщательно это скрывает. Мальчик не совсем понимал, что означает «поглядела на воду»; но ему доводилось видеть, как Хейди неотрывно смотрит в чашу, — и тогда все домашние ходили на цыпочках.
— А как там Бард? — спросил Джек.
Мать горько вздохнула:
— Он ест и спит, но в остальном ведет себя точно младенец неразумный. Вопит во весь голос и руками размахивает…
— Он сейчас на римской вилле?
— Бедолага не в силах сам о себе позаботиться, — удрученно промолвила мать. — С ним до того тяжко, что отцу пришлось сколотить для него отдельный сарайчик у дальней ограды. Соседи ухаживают за ним по очереди. Прям и не знаю, что мы будем делать, когда морозы ударят…
Мать с сыном пошли по тропинке вдоль поля. Хозяйство Джайлза Хромонога явно процветало. Колосилась пшеница; ровными рядами росли лобия и кормовые бобы, репа и редис, пастернак и морковь. Год выдался на диво удачный, если не считать набега кровожадных берсерков из-за моря.
— С этим посохом и с вороном на плече ты — вылитый бард, — сказала мать. — А ворон-то ручной?
— Ну, иногда он клюется, — уклончиво ответил Джек.
Однако мать бесстрашно погладила птицу, и Отважное Сердце блаженно заворковал в ответ.
— Прям разговаривает!
— Вообще-то так оно и есть. Одна моя знакомая девочка понимала его речь.
— Ну надо же! Да, повидал ты, судя по всему, немало! Просто послушать не терпится!
Где-то вдалеке раздались пронзительные вопли. Мальчик непроизвольно потянулся к ножу на поясе.
— Да это просто Бард, — успокоила его мать. — Иногда он так часами орет. Мы не понимаем, чего ему надо, а объяснить он не может.
С тяжелым сердцем Джек приблизился к сарайчику. Ох уж эти крики! Да в них же ничего человеческого нет!
— Он буйствует?
— Нет, напротив, всего боится. Все, что мы делаем, пугает его до беспамятства.
Дверь запиралась на тяжелый засов. Джек отбросил его в сторону. Внутри стояла невыносимая вонь. Бард метнулся к дальней стене. Волосы его спутались, ногти отросли длинные, точно когти. Одежда — грубая туника, подпоясанная веревкой, — была перепачкана.
— Мы обихаживаем беднягу, как можем, но, когда мы пытаемся его вымыть, он так волнуется, что мы боимся, как бы он не умер от страха, — посетовала мать.
— Господин, это я, Джек. Я вернулся. Твоего врага Фрит больше нет. Тебе нечего бояться.
Но старик лишь вжался в солому, что плотным слоем устилала пол.
— Я принес тебе одно снадобье, — проговорил мальчик. — Это мед поэзии из источника Мимира. Тут всего несколько капель, так что постарайся ничего не пролить.
— Вуд-дук. Гаааа! — сказал Бард и, защищаясь, выставил вперед когтистые пальцы.
«Ну и как прикажете влить напиток ему в рот?» — подумал Джек.
Он шагнул вперед — и тут Отважное Сердце сорвался с его плеча и стрелой метнулся к старику.
— Вуд-дук! — взвизгнул Бард.
— Карр-карр-карр! — закаркал Отважное Сердце.
Птица и человек со всего размаха врезались друг в друга и полетели на пол, точно пораженные молнией.
— Нет! — воскликнул Джек, бросаясь к старику. Глаза Барда были широко распахнуты, но дышать он не дышал. — Мама! Что делать?!
Мать опустилась на колени и, взяв Барда за руку, пощупала ему пульс.
— У него сердце остановилось!
— Ох, нет, нет, нет! — застонал Джек. А ведь он почти что успел!
— Влей-ка ему в рот этот свой мед поэзии, или что там у тебя есть! — приказала мать.
Она разжала Барду челюсти, и Джек опорожнил склянку. В рот старика вытекло с пол-ложки сверкающей жидкости. Джек встряхнул сосуд — и на горлышке повисла еще одна — последняя — капля.
— Больше нету, — прошептал он.
Внезапно, словно пробуждаясь от глубокого сна, Бард вздрогнул — и открыл глаза.
— Джек, мальчик мой, — хрипло прошептал он.
— Ты вернулся! Ты вернулся! — За спиной у Джека послышалось хлопанье крыльев: Отважное Сердце пытался подняться с земли. — Власти Фрит пришел конец, господин. Ты в безопасности.
— Да знаю я, знаю, — отмахнулся Бард. — Звезды мои, ну и видок у меня! Меня что, никто не мыл?
— Мы пытались, — отозвалась мать, одновременно смеясь и плача.
Отважное Сердце, то и дело спотыкаясь, неуклюже ковылял по соломе. Крылья его беспомощно обвисли, словно он напрочь позабыл о том, как ими пользоваться.
— Что это с ним такое? — встревожился Джек.
— Он потянулся к ворону; тот злобно щелкнул клювом. И тут же, заорав, отпрянул к стене.
— Он что, спятил? — удивился Джек.
— Да нет же, просто снова стал самим собой. Перед тобой — самая обыкновенная перепуганная птица, — объяснил Бард, с помощью матери поднимаясь с земли. — Эти последние несколько месяцев дались ему непросто.
— Это еще почему? Он же был моим другом!
— Это я был твоим другом, Джек, — сказал Бард. — Ты что, забыл историю про Беовульфа? Забыл, как я вселился в щуку? Когда Фрит меня выследила, путей к спасению у меня не осталось — кроме как перебраться в тело ворона. Вот я и поменялся с ним местами. Однако же вернуться оказалось весьма непросто — я был на волосок от смерти. Если бы ты не пробудил меня с помощью меда поэзии, мы с ним оба погибли бы.
— Так это ты сражался с тролльим медведем? Это ты отговорил драконицу съесть меня? Это ты вернул обратно Люси?
— Ну, какие-никакие таланты за мной числятся, даже когда я птица, — отозвался Бард с более чем оправданной гордостью в голосе. — Мозги, сам понимаешь… Однако не списывай со счетов и собственных заслуг. Ты выказал замечательные способности. Просто-таки замечательные!
Джек так и зарумянился от похвалы.
— Подумать только: все это время я пыталась урезонить птицу, — пробормотала мать.
— Птицу урезонить невозможно. Не настолько уж она смышленая, — ответил Бард, разминая пальцы рук и ног, словно заново к ним привыкая.
— Отважное Сердце, — пробормотал Джек.
Невзирая на все объяснения Барда, он уже успел соскучиться по нахальному ворону. Ведь наверняка, когда в птичье тело вселился дух человека, кое-что от прежнего характера в птице все же остается.
— Бедняге придется заново учиться летать, — вздохнул Бард. — Я оставлю его при себе, пока он не сможет снова жить на воле.
— Пойду-ка я согрею воды для мытья, — сказала мать.
— Еще одна проблема с птицами, — наморщив нос, сообщил Бард. — Птицу невозможно приучить проситься на улицу.
Они сидели под рябиной в узкой долинке. Чуть в стороне стояла клетка с Отважным Сердцем. Бард открыл дверцу, но перепуганный ворон даже не подумал выбраться на свободу.
— Летать-то он может, — вздохнул старик. — Птица вполне здорова: ей просто уверенности не
