— Чаю хочешь? — спросила она.
— Что я не видал чаю, что ли?
Потом он пил чай, а она смотрела на его русый вихор, торчащий на затылке. И вдруг ей до того захотелось пригладить этот вихор, что она испугалась и сказала быстро:
— Ну, допивай да ступай себе.
Саша допил стакан и ушел.
После этого он заходил еще раза два-три, уже трезвый, но так же долго пил чай и хвастался.
В деревне говорили: привораживает Луша парня. Считали годы: ему — двадцать второй, ей — тридцатый. Сомнительно покачивали головами. А старик Гаврилов, видимо, на правах будущего свекра перестал выходить на работу.
«Сама виновата, — грустно думала Луша. — Надо отваживать его».
И вскоре для этого представился случай.
Неожиданно приехал вновь назначенный главный инженер МТС с семьей. Квартиру подготовить еще не успели, и Луша предложила свою избу.
— Я домой только ночевать хожу, — сказала она. — Хозяйствуйте.
Инженер и жена его были люди пожилые, а сынок у них был четырехлетний — Светик.
В первый же вечер, придя домой, Луша не узнала своей горницы. Все было переставлено, перепутано, стол был застлан чужой скатертью, чужие вещи стояли на комоде.
Пришлось привыкать жить в собственном доме. Пришлось думать, где переодеваться, куда прятать от мужских глаз кое-какую одежку. Но эти неудобства не были неприятны Луше. Хоть не надолго, а в доме появился хозяин. Жене инженера было трудно. Она никогда не жила в деревне и боялась коров.
Кое-как приготовив обед, она садилась у окна и говорила устало:
— Хоть бы Филипп скорей приходил.
Когда приходил муж, она наливала ему суп, а сама садилась напротив и молча смотрела, как он ел. И Луша вспоминала, что совершенно так же смотрела на Сашу, когда он пил чай.
После обеда супруги разговаривали. Муж обычно был чем-нибудь недоволен и капризничал по пустякам.
Чтобы не мешать, Луша уходила к себе за перегородку. И ей казалось, что не у нее живут люди, а она снимает у них угол.
Саша заходить перестал; Луша видела его редко. Говорили, что он пытается ухаживать за Настенькой, но та не хочет встречаться с ним якобы потому, что боится Лушу. Впрочем, Луша обращала мало внимания на такие разговоры. Незаметно она втянулась в чужую семейную жизнь, заразилась чужими заботами, подружилась со Светиком и каждое утро приглаживала его жесткий вихор на затылке. Она любила стирать его одежку: маленькие штанишки, маленькие чулочки с петельками, маленькие лифчики — и обижалась, если мать стирала сама.
А когда у Светика заболел живот, обе женщины сбились с ног.
Мать чаще прежнего смотрела в окно и говорила:
— Хотя бы Филипп скорей приходил.
И Луша вторила:
— Хотя бы Филипп Васильевич скорей приходил.
Вечером на эмтээсовском «газике» приезжал инженер, и хотя от него решительно никакой помощи не было, в избе становилось спокойнее.
Недели через две на усадьбе МТС приготовили квартиру, и инженер уехал.
Луша пришла в опустевшую избу, вымыла блюдце, которое стояло вместо пепельницы, села на стул и заплакала, громко, навзрыд, так, что было слышно на улице.
На другой день, проходя мимо риги, она увидела пухлого, сопливого мальчонку.
Сама не понимая, что с ней, она бросилась к нему и стала целовать до боли. Он заорал благим матом, вырвался и убежал.
Придя в себя, Луша испуганно огляделась. Вокруг никого не было. Тогда она подумала, что мальчишка может рассказать родителям, и испугалась еще больше.
Днем в контору пришла мать пухлого мальчонки.
— Ты что же это! — закричала она. — Моего мужика в МТС не отпускаешь, а другие идут?!
У Луши отлегло от сердца.
— Кто идет? — спросила она.
— Да ты что, не знаешь? Сашка Гаврилов наниматься собрался.
На другой день Луша вызвала Сашу в правление.
— Ты что, в МТС хочешь подаваться? — спросила она.
— Еще не обдумал. Погляжу.
— Значит, так у тебя: только на родину вернулся и снова бежать? Не пустим. Мужчины нам самим нужны, — и Луша внезапно покраснела. С ней этого давно не бывало, она удивилась и покраснела еще больше.
Саша внимательно смотрел на нее.
— Пиши заявление, — продолжала Луша, сторонясь его взгляда. — В колхоз примем. Строительной бригадой будешь заправлять.
— А что делать?
— Дел хватит. Вон скотный двор в Поповке весь в дырьях.
— Надо поглядеть, что за скотный двор.
— Была бы охота. Пойдем хоть сейчас — покажу.
— А может, вечером?
— Давай вечером. А то и мне недосуг: в Вознесенское надо, молотилку принимать… А когда вечером? — спросила Луша и снова покраснела.
— Часов эдак в семь.
— Давай в семь, — быстро согласилась она, со смятением чувствуя, что деловой разговор, помимо ее воли, превращается в назначение свидания.
— К тебе приходить? — спросил Саша.
— Зачем ко мне? — Луша строго сдвинула брови. — Я буду здесь, в правлении.
— Как хочешь, — согласился Саша.
— А то давай так: выходи на развилку и жди. Я пойду из Вознесенского прямо в Поповку. На развилке и встретимся. Чего мне попусту сюда заходить?
— Что за развилка?
— Не знаешь, что ли? Где лес горел.
— Ладно. На развилке так на развилке, — сказал Саша и, уходя, добавил: — Только без опоздания. В семь так в семь.
У Луши пылали щеки. Нагнувшись над бумагами, она посмотрела по сторонам, стараясь угадать, не понял ли кто-нибудь скрытого смысла ее разговора. Старый бухгалтер сосредоточенно заполнял ведомость, а девушка-делопроизводитель, повернувшись к окну, переливала чернила из бутылки в чернильницу, и лица ее не было видно.
— Если будут звонить — я в Вознесенском, — сказала Луша и вышла.
И когда она проходила мимо окна, ей показалось, что девушка смеется.
emp
До Вознесенска было около пяти километров. Луша шла лесной дорогой. Высоко в небе висело маленькое солнце. Белые березки-сестренки росли парами, из одного корня, и в их чистой зелени, как ранняя проседь, мелькали твердые желтые листочки. Луша дошла до развилки, той самой, где через четыре часа была назначена встреча с Сашей. Здесь дорога раздваивалась: налево — на Поповку, направо — на Вознесенское. Кругом виднелись черные пни, обгорелые стволы берез и осинок. И только островки молодого подлеска оживляли это глухое, скучное место, «Что здесь случится через четыре часа? — подумала Луша, и сердце ее сжалось. — Может, не приходить? Может, лучше оставаться по-прежнему — без радости, зато и без горя. А приду — не совладаю с собой… Вот и гляди сама, как лучше».
Лес кончился. Открылось широкое поле, свежая стерня, приземистые суслоны ржи, тучи воробьев над
