очередному Исусику, возомнившему себя мессией.
Мы остановились в метре от вертикальных железных направляющих, по которым когда-то скользила подъемная люлька. За ними угадывались стальные тросы, теряющиеся во тьме. Ого, да тут глубина-то приличная — еще метров сто точно! Дальше — не разглядеть. А я-то думал, мы близко ко дну подобрались.
— Нож, — попросил Лёвка и отдал мне ПДА.
— Решил картофана настругать с лучком и селедочкой? Ну-ну. К закуси выпить полагается, а у нас нет. Кстати, лучка с селедочкой тоже нет.
— Дай мне свой нож! — рявкнул парень, и эхо, раздробившись на тысячи «о», рухнуло вниз. Глубоко вздохнув, он добавил уже тише: — Иначе мне не достать артефакт.
— Теперь понятно. — Я вытащил «десантник» из чехла и протянул рукоятью вперед. — Так бы сразу и сказал, что цацку из нычки подковырнуть надо, а то вопишь как резаный…
Я осекся на полуслове. Я не ожидал.
Я растерялся и не успел среагировать, потому что такого расклада не мог даже представить…
Все произошло настолько быстро, что мне оставалось только с отваленной челюстью и подогнувшимися коленками наблюдать за действиями Лёвки со стороны.
Он сильным уверенным движением вогнал лезвие в дырку, оставленную пулей «гауссовки», и рассек брюшину сантиметров на пять в сторону пупка. Нож выпал из его руки и со звоном упал на пол. Лёвка, часто дыша и глядя расширенными глазищами на хлынувшую кровь, залез в рану когтями, застыл на секунду. Потом с оглушительным ревом вытащил оттуда плотный комок, оборвал удерживающие его жгутики и зажал раскуроченное пузо другой рукой.
Когда я наконец вышел из ступора и взял Лёвку под мышки, чтоб не грохнулся, то почувствовал, как его лихорадит.
— Дурак… — пробормотал я, не зная, что делать. — Дурак ты, братишка.
— Фоф… ф-вот… — Лёвка говорил очень тихо, сквозь частое сиплое дыхание слов было почти не разобрать. — Как обещал… Это твой «жемчуг». Ф-возьми.
Пол под ногами дрогнул, и я едва успел подхватить выскользнувший из руки парня артефакт. Шарик был весь в крови. Он еще не растерял тепло бывшего хозяина, и это тепло обожгло ладонь почище раскаленного свинца — сквозь перчатку, кожу, мышцы и вены до самых костей. Подобные гостинцы не приносят радости. Они жгут не только руку: они растворяются в плазме, растекаются по сосудам, становятся частью тебя и насквозь прожигают сердце. И еще… от таких даров не отказываются. Плита содрогнулась во второй раз, заставив меня сделать шаг в сторону шахты и прислониться плечом к одной из направляющих. Старая рана отозвалась тупой болью.
— Началось, — прошептал Лёвка одними губами.
Держать в одной руке теряющего силы напарника, а в другой ПДА было неудобно. Луч диодника уперся в складки комбеза, но темнее не стало. Я насторожился и завертел головой в поисках нового источника света. Суетливо закрутившись, не сразу обратил внимание, что свечение пробивается из глубины артефакта. От те на!
Кое-как оттерев о штанину «жемчуг» от Лёвкиной крови, я увидел, как в самом центре шарика замерцала несмелая искра. Через пару секунд она уже перестала мигать, начала разгораться сильнее и сильнее, и вскоре чистое белое сияние раздвинуло подступившую темноту.
«Жемчуг» осветил все помещение: разбитые лампы на потолке, детали полуразрушенных колонн, провалы между скособоченными плитами.
А главное — стало видно, как далеко внизу, в глубине шахты, движется воздух.
Плотный поток поднимался неторопливо, чинно, вовсе не так быстро, как описывал Лёвка. Но это уверенно-степенное поглощение света тьмой выглядело гораздо жутче, чем если бы черный туман стремглав рванул вверх.
Вороненая змея ползла по шахте, глотая все на своем пути. Что происходило по ту сторону, за темной гранью, — было не разобрать: лишь смутные тени проплывали во мгле и корчились непроницаемые чернильные завихрения. Впрочем, лично мне заглядывать в глубь тумана не очень-то и хотелось.
Мириады антрацитовых хлопьев сжирали тюбинг за тюбингом, чернили пространство, скрадывали, казалось, саму реальность сантиметр за сантиметром, подтачивали и превращали в стальную мочалку натянутую струнку троса. Сотканный из крошечных кусочков мрак приближался с неукротимым упорством. В третий раз под ступнями пробежала дрожь.
— Помоги… — Лёвка поднял голову и с усилием распрямился. Страшная рана продолжала кровоточить и высасывать из него силы. Несмотря на анестезирующий укол, ему приходилось стискивать волю в тиски, чтобы не отключиться. — Достань из кармана разгрузки гранату, положи ф-ф-ф руку так, чтоб я мог удерживать скобу. Ф-вынь чеку. И подсади. Не отпускай, пока не ухвачусь за трос.
— Обалдел, что ль? — беспомощно брякнул я, нервно соображая, как разрулить ситуацию. По всем прикидкам выходило, что никак. — Сорвешься ведь.
— Скорее, Минор… Если потеряю сознание раньше ф-фремени, то ф-взрыв произойдет не ф том месте, и динамит может не сдетонировать. Скорее… Раз уж мы попали сюда, давай доведем начатое до конца.
Что ж, спорить с очевидным глупо.
— Спасибо тебе, — сказал я, прежде чем положить тяжелый тубус гранаты в руку напарнику. — А ты ведь оказался человеком, мутаген. — Я шмыгнул носом и оценивающе глянул на угольные прожилки, расползшиеся по его лицу. — Хотя изрядно… м-м… загорел.
— Я ф-все никак не мог подобрать слово… Душевное оно у тебя, чувство юмора. Душевное, — улыбнулся Лёвка, и сквозь безобразный оскал на мгновение проступили знакомые черты замкнутого отмычки, из которого мог получиться толковый следопыт. — Не тяни.
— Держишь?
— Ага.
Я отогнул усики и выдернул чеку. Помог Лёвке забраться на невысокий парапет и взялся за трос. Натяжение было сильным, но стальная веревка поддалась и прогнулась в нашу сторону. Наверное, люлька, висящая где-то внизу, была не такая уж тяжелая.
— Пассажирский подъемник прицеплен, наверно, — прокомментировал я, глядя, как парень берется за трос, — грузовой бы так не болтался.
— Нет там уже ничего… Сожрала мерзость…
— Ты ж говорил, что эта дрянь только людей консервирует, а шмотье и прочие предметы не трогает?
— Это ф-ф первый раз было. Теперь туман изменился… — По телу Лёвки прошла судорога. Неприятно скрипнули зубы. — Я его уже чувствую…
— Готов?
— Отпускай.
Осторожно, чтобы трос не дернулся, подобно натянутой тетиве, я ослабил хватку. Лёвка, потеряв опору, чуть не сверзился вниз, но вцепился в витой канат намертво и повис над бездной.
Черный туман продолжал подниматься. Мне хватило беглого взгляда, чтобы оценить: до мглистой кромки осталось метров пятнадцать.
Я посмотрел на парня. Он покачивался из стороны в сторону, и хотя амплитуда была маленькая, а интенсивность низкая, казалось, что хватка вот-вот ослабнет, и Лёвка упадет. Мышцы живота напряглись: кровь вытекала из раны темным ручейком и срывалась вниз большими каплями. Под лоскутами комбеза виднелось изуродованное метаморфозой, покрытое ожогами и ссадинами тело человека, который предпочел окончательному превращению смерть. Человека, который решил не становиться ?гольником — чужеродным существом, беспринципным берсерком с неодолимой жаждой убивать ради возвращения в большой мир. И пусть бы в этот момент какой-нибудь розовощекий ботан посмел назвать Лёвку мутантом — глотку бы порвал собственными руками.
Неожиданно я поймал себя на мысли, что сознание охвачено стойким чувством дежа-вю. Где-то уже видел похожую картину… Я вздрогнул. Подземелья Янтаря, через которые мы с Дроем, Гостом и Зеленым шли за частью «бумеранга» по указке «чистонебовского» полковника. Именно там мы видели Лёвку. И он так
