придется тащиться на дежурство, а ведь стань он, к примеру, художником – как старший и более сообразительный Шон – отправился бы сейчас на Бисерное озеро, в тишину и прохладу бревенчатой хижины, которую они с братом построили еще пять лет назад.
Там, в горах, поросших вечнозелеными соснами, воздух свеж и сладок. Там в черной и прозрачной воде озер плещется по вечерам форель, там водопады звенят хрустальными переливами, а по ночам звездный купол накрывает тебя так, что крышу сносит напрочь!
М-да… Можно было еще поэтом стать, это куда как лучше, чем художником, и гораздо лучше, чем полицейским.
Но нет, несчастный балбес Рик Каллахан всю жизнь хотел быть «как папа»! Вот и получил. Иди теперь по жаре на дежурство, пока этот гад Шон в горах, поросших вечнозелеными соснами… Смотри выше.
Шон Каллахан в свое время сумел настоять на своем и отправился в Калифорнию учиться в Академии художеств. Как ни странно, художник из него получился действительно хороший, хотя Рик нагло полагал, что уж горы, поросшие вечнозелеными соснами, каждый дурак нарисовать сумеет.
Шон снисходительно прощал невежественного братца – и мотался по всему миру, рисуя дикую природу во всех ее проявлениях. Его картины висели в галереях и арт-салонах, коллекционеры отваливали за них совершенно нецензурные суммы, и Шон наслаждался жизнью на полную катушку.
Впрочем, каждые полгода он приезжал домой, в Монтану, при этом каждый раз его сопровождала новая девица – по большей части из юных дарований. Видимо, что-то такое в Шоне проявилось от прабабки-ведьмы, потому что девицы безропотно отправлялись за своим кумиром на съедение комарам, терпели холодную воду, непрожаренное мясо, ночевки в спальных мешках на свежем воздухе и многочасовые бдения в ожидании пяти минут нужного освещения очередного живописного валуна…
В Монтану Каллаханы переехали двадцать с лишним лет назад, из Нью-Йорка, где Рик и родился, соответственно, тридцать лет назад, а вот Шон, будучи на пять лет его старше, являлся настоящим ирландцем по рождению. Еще у них имелась старшая сестра Морин, которая в детстве била обоих пластмассовым паровозиком, потому что они ее не слушались. Сейчас Морин было тридцать восемь, жила она в Ирландии, а била теперь, вероятно, собственного мужа, кроткого и покладистого Мориса Финнегана. Впрочем, вряд ли – насколько Рик знал, они обожали друг друга, подтверждением чему служил целый выводок маленьких Финнеганов – племянников и племянниц Шона и Рика.
Папа женился на маме сорок лет назад. Венчался с ней в Дрохедском соборе. С того самого момента, как на вопрос священника: «Желаешь ли ты, Сэмюел, взять эту Дейрдре?» – Сэм Каллахан прямо и четко ответил: «Само собой, а как же?», папа любил одну только маму, боялся ее как огня и по сию пору приглашал на свидания.
Мама же все эти сорок лет ни разу не взглянула на других мужчин, потому что была озабочена страшным подозрением, что в один прекрасный день ее Сэм пойдет налево. Ревнивая мама страшно, это прям ужас!
Рик ухмыльнулся, вспоминая бесконечные скандалы в духе итальянской комедии. Никто ни на кого не обижался, но голосили от души.
Папа Каллахан всю жизнь прослужил в полиции. Начинал регулировщиком в дорожной полиции, потом перешел в конную полицию, а тридцать лет назад, когда родился Рик, был уже детективом. И стреляли в папу, и ножи совали, и машину их в Нью-Йорке сожгли прямо перед домом, а однажды подложили гранату в гараж – ее мама нашла, когда искала в кителе папы записки от очередной предполагаемой змеи- разлучницы.
При такой насыщенной и интересной жизни и не захочешь – а пойдешь по родительским стопам. Папа обрадовался решению младшенького, потому что до этого не очень знал, что рассказывать сослуживцам про старшего; мама немножко рассердилась и сообщила супругу, что нечего, мол, на детей пенять и ум их невеликий, коли папаша у них малахольный.
На самом деле она им очень гордилась, мама. Каллаханы вообще были дружной и любящей семьей.
Рик облился холодной водой, потряс головой, забрызгав все вокруг, натянул футболку, после некоторого колебания накинул сверху рубаху – разумеется, все в городе и так знали, что он идет на дежурство с пушкой, но в полиции считается дурным тоном выставлять ствол напоказ.
В управлении было душно, томно и тихо. Литтл-Уотер-Рок не мог считаться мечтой честолюбивого полицейского – настоящие преступники здесь заводились редко, в основном из приезжих. Местные дебоширы специализировались на бытовых преступлениях – драках и мелких кражах.
Кивнув дежурному, Рик прошел к себе в кабинет, распахнул настежь окна и двери, потом пробежался по коридору и открыл окно и там. Нагрянь сегодня в город матерые рецидивисты, это считалось бы серьезным должностным преступлением, но шестое чувство подсказывало Рику, что по такой жаре рецидивисты в этакую даль не попрутся.
А Шон, подлец, на озере…
Когда зазвонил телефон, Рик почти обрадовался, впрочем, радость эта длилась недолго. В трубке прозвучал слишком хорошо знакомый Рику голос:
– Рик! Ты должен приехать немедленно!..
Рик воздел очи горе, сел поудобнее, закинул босые ноги на стол и закурил сигарету. Мама Дейрдре никогда не ограничивалась коротким приветствием.
– …и теперь, когда все стало абсолютно ясно, я имею право потребовать поддержки от моей плоти и крови. Рик, ты должен быть здесь!
– Ма, я не могу. У меня дежурство.
– Рик!!!
– Если хочешь, можешь вызвать полицию, но предупреждаю сразу: я буду вынужден выписать тебе штраф за ложный вызов.
– И это мой сын!
– Ма, я не виноват. Инструкция…
– Засунь эту инструкцию, Рик Каллахан, туда, куда солнце не светит. Весь в своего папашу- формалиста! Родная мать-старушка умоляет о помощи…
Рик благостно улыбнулся трубке. Старушка-мать, разменявшая седьмой десяток, выглядела от силы на сорок. Высокая, статная, без единого седого волоса в черных как смоль волосах, синеглазая Дейрдре Каллахан так и просилась на картину «Морриган, подруга Кромм Круаха». В Монтане она пристрастилась к верховой езде и последние три года участвовала в любительских скачках на приз знаменитого жокея Мак- Леода – дочка старого Мак-Леода, Ширли, жила на ранчо в сорока милях от города и разводила лошадей… Короче, дай, Боже, здоровья маме Каллахан – и немножечко укороти ее нрав, а?
– РИК!
– Я здесь, ма. Немного задумался.
– И не слушал маму.
– Неправда. Слушал.
– Да? Тогда скажи, на чем я остановилась?
Рик стремительно промотал в голове возможные варианты.
– На… ядовитой змее, отравившей твою беспросветную жизнь.
– Это фигура речи, я всегда так выражаюсь. Что конкретно я говорила?
– Хорошо, сдаюсь. Я прослушал.
– А ведь мать не так уж много от вас и требует! Даже выслушать ее не можете, эгоисты несчастные…
– Ма, так в чем дело?
– В том! В том, что на этот раз твой папаша несусветный не отвертится. Пейдж все видела своими глазами…
Рик сморщился, как от кислятины. Пейдж Бартолби была самой противной и самой неудержимой сплетницей в городке. Смыслом своей жизни Пейдж считала сбор информации о неверных мужьях – раз и доведение этой информации до обманутых жен – два. По непонятным для Рика причинам мама Дейрдре
