мне-то каково: я на фронте ни одного дня не был“». Кто же этот «один писатель»? Молчок. Оклеветал, и концы в воду. Так вот, любезный, рядом с полученным от меня портретом Буденного с Георгиевскими крестами повесь у себя над столом выписку из справочника «Писатели России — участники Великой Отечественной войны»: «Бубеннов Михаил Семенович (21.11.1909 в с. Второе Поломощново Алтайского края — 03.10.1983, Москва). Член СП с 1939. С марта 1942 — командир стрелковой роты 88-й стрелковой дивизии 30-й армии (с 16 апр. 1943 — 10-й гвардейской армии) Западного, 2-го Прибалтийского, Ленинградского фронтов. Старший лейтенант. Награжден орденом Красной Звезды, медалью „За отвагу“ и др.». Справочник «Русские писатели XX века» уточняет: Бубеннов кончил войну корреспондентом дивизионной и армейской печати, что вполне естественно для человека, пошедшего на войну членом Союза писателей.
Итак, антисемиты на «А» и на «Б» уже разоблачены. У Сарнова они есть, пожалуй, на все буквы алфавита, но копаться в них скучно и утомительно. Ограничимся еще лишь одним: «Смирнов Василий Александрович — известный прозаик, более, впрочем, известный как ярый антисемит… Он свою нелюбовь к евреям не просто не скрывал: он ею гордился. Он был самым искренним, самым горячим и самым последовательным проводником государственной политики антисемитизма. Можно даже сказать, что он был ее знаменосцем. В полном соответствии с этой ролью он был тогда главным редактором журнала „Дружба народов“».
И что же вытворял в журнале знаменосец — печатал антисемитские вещи? Назови! Сарнову и тут сказать нечего. А я работал журнале с В. А. Смирновым и видел своими глазами, какой там процветал антисемитизм. Ответственным секретарем была Людмила Григорьевна Шиловцева, завредакцией — Серафима Григорьевна Ременик (дочь писателя Герша Ременика), в отделе прозы работали Лидия Абрамовна Дурново, Евгения Борисовна (?) Усыскина, Валерия Викторовна Перуанская, отделом публицистики заведовал Григорий Львович Вайспапир, его заместителем был Юрий Семенович Герш, в корректуре работали Лена Дымшиц, Наташа Паперно, — кто тут русский? Кроме того, отделом поэзии заведовала Валентина Дмитриева, жена Леонида Лиходеева (Лидиса), корректор Рита Кокорина тоже была замужем за евреем. Не обошлось и без тех, что с большой «прожидью», как любит выражаться Сарнов: Владимир Александров, Альберт Богданов. Я заведовал отделом культуры, сменив здесь ушедшую, кажется, в «Искусство кино» Зою Георгиевну Куторгу. Среди моих авторов, в том числе постоянных, евреев было немало — Александр Канцедикас из Литвы, Ада Рыбачук из Киева, москвичи Григорий Анисимов, Светлана Червонная, Миля Хайтина, а цветные вклейки в журнале делал фотограф Фельдман, кажется, Илья Львович. Как же мог знаменосец антисемитизма работать в таком плотном окружении евреев и притом гордиться? Или он хоть кого-нибудь из них уволил? Или не печатал кого-то? Да, хорошо помню, что он решительно отклонил повести талантливых русских писателей Николая Евдокимова и Николая Воронова.
И ведь такой национальный состав редакций московских журналов и газет, как и обвинения некоторых из них в антисемитизме, весьма типичны. Как обстояло дело, допустим, в «Новом мире»? Богатую пищу для размышлений об этом дает запись в дневнике, сделанная Твардовским, тогда главным редактором: «Вообще эти люди, все эти Данины, Анны Самойловны, вовсе не так уж меня самого любят и принимают, но я им нужен как некая влиятельная фигура, а все их истинные симпатии там — в Пастернаке и Гроссмане — этого не следует забывать. Я сам люблю обличать и вольнодумствовать, но, извините, отдельно, а не в унисон с этими людьми».
Увы, слишком часто по своей великоросской кротости Твардовский забывал всё это… Упомянутые в записи Даниил Семенович Данин (Плотке) и Анна Самойловна Берзер — многолетние сотрудники «Нового мира». Оба они не так давно умерли. Берзер работала в отделе прозы. Это ей Лев Копелев передал рукопись «Одного дня Ивана Денисовича», а она изловчилась безо всяких посредников вручить ее самому Твардовскому. «И пошла всходить звезда Солженицына», как пишет Инна Борисова, сослуживица Берзер, в предисловии к ее публикации «Сталин и литература» («Звезда»№ 11’95).
В этой публикации есть один небольшой фрагмент, очень выразительно характеризующий Асю, как ее звали в редакции. Защищая Демьяна Бедного, которого ценила едва ли не выше, чем Твардовского, от критики его Сталиным за антипатриотические фельетоны «Слезай с печки» и другие, она пишет: «стараясь хоть как-то выразить сочувствие поэту, я, напрягая память, вспомнила, как когда-то все вокруг пели его песню „Проводы“». Приведу по памяти запомнившиеся строки:
Что тут описано? Родня уговаривает парня не идти в армию, чтобы вместе с большевиками защищать родину. Дело-то происходит во время Гражданской войны и интервенции. И вот об этих-то уговорах Берзер пишет с похвалой: «Живые слова, как бы вырванные из реальной жизни». И она всю жизнь помнит их. А дальше вот что: «Но после правдивых причитаний родных и близких следовала длинная, идейно- выдержанная речь самого героя, которая разбивала заблуждения родни. Из нее я не запомнила ни слова, хотя ее пели всюду — от начала до конца». В чем дело? Почему эта речь так ей отвратительна, что не осталось в памяти ни слова. Да потому что вот как парень отвечает родне:
и т. д.
Словом, от патриотизма даже далеких времен у интеллигентной Аси и теперь с души воротило. Вот с какими сотрудничками приходилось Твардовскому делать журнал. Но еще хорошо, что он знал, кто есть кто. А ведь как часто другие либо не знали, либо не придавали этому вопросу никакого значения. В. Ганичев пишет: «Юрий Щекочихин обвинил меня в том, что я стал проводить в „Комсомольской правде“ политику расовой чистки и антисемитизма. Поэтому он и ушел оттуда. Я встретил его недавно в Думе и говорю: „Юра, а я и не знал, что ты еврей“. Он смутился и сказал, что ему вообще не нравится моя линия».
А Константин Ваншенкин напечатал как-то в «Клубе 12 стульев» на 16-й странице «Литгазеты» изящные миниатюры, озаглавленные им «Забавные истории». Но так ли уж много там забавного в отношении как евреев, так и русских? Например, Ария Давидовича Ротницкого, долгие годы исполнявшего, увы, горькие, но необходимые обязанности главного похоронщика Союза писателей, автор изобразил круглым идиотом. Судите сами: «Когда хоронили Багрицкого, который, страдая тяжелейшей астмой, умер от удушья, А.Д. обращал внимание многих на выражение лица покойного, объясняя, сколь сложной была работа лучшего московского специалиста посмертного массажа, приглашенного им». А парикмахер ЦДЛ Моисей Михайлович Маргулис предстает в облике подхалима и хама: «Вот в его клетушечку заглядывает сам Фадеев.
— Садитесь, Александр Александрович! — радостно восклицает парикмахер.
— Куда же я сяду? — удивляется Фадеев. — У вас же человек!
— Где человек? Какой человек? — спрашивает М.М., незаметно толкая в спину своего клиента, бедного стихотворца.
Очередь за раскрытой дверью посмеивается».
Чему ж тут смеяться, когда лакей явно в расчете на хорошую подачку выталкивает недостриженного или недобритого «бедного стихотворца» ради «богатого» начальника вне всякой очереди?
