Свою мать Ная очень любила. И не смела даже представить, что доброй и всепонимающей мамы, с которой не нужно быть твердой и властной Управительницей, а можно побыть просто любимой дочкой, вдруг бы не стало. Как же она тогда без нее?
Девушка подтянула к себе глинянку с водой,
смочила в ней тряпочку, положила на лоб Редару. Он расслабленно закрыл глаза, проговорил:
– Мама очень любила меня. Мне всего пять дождей минуло, когда я заболел песчанкой. И мама тогда целыми ночами сидела рядом и вот так же, как ты сейчас, вытирала мне лоб. Только не платком, а рукой.
Она сейчас же сунула в плошку ладонь и коснулась ею лба пленника.
– Так?
– Угу. Только у тебя рука меньше.
– Тебе легче?
– Когда ты рядом – да. Странно это, наверное. Еще вчера я считал, что ты приходишь ко мне по приказу своего Повелителя. И очень сильно ненавидел тебя за это.
– А сейчас?
Спросила и почувствовала, как екнуло в груди. Что он ответит?
– А теперь – нет. Только я не понимаю, что ты увидела во мне? Ваши парни намного красивее…
Ная гневно вскинулась:
– Да не нужны мне наши! У них на уме только одно! А когда получают отказ, начинают болтать всякие гнусности – про то, что я чуть ли не с Повелителем…
– Песчаная буря! Ты же Управительница! Кто ж на такое осмелится?
– А они в глаза не говорят, они за спиной шепчутся. Этим ты и понравился мне, Редар. Тем, что говоришь и делаешь одно, тем, как ты ненавидишь моего Повелителя и не скрываешь этого даже перед ним, хотя и знаешь, чем это кончается… Ты смелый и честный… и не болтаешь по пустякам…
Редара аж передернуло. Да с такой силой, что Ная обеспокоенно склонилась над ним – что с тобой? А он отчетливо вспомнил день гибели Крегга. Они сидели тогда у Плачущего потока, Кира щебетала что-то без умолку, он почти не слушал и улыбался – ему впервые после смерти родителей было по-настоящему хорошо, словно он на короткое время вернулся домой. Те же самые слова произнесла тогда Кира в ответ на вопрос Редара, чем же он такой особенный?
«А ты другой. Смелый… честный… по пустякам не хвастаешься.'
Кира! Как он мог забыть!
Ная заметила, как побледнело лицо Редара, вытянулись в ниточку его губы.
– Ты что?
– Ничего, так…
Девушка почувствовала какую-то недоговоренность, но настаивать не стала: незачем Редару сейчас волноваться и спорить. Она перевела разговор на другое.
– Тебя мама как называла в детстве?
– Реди, совсем маленьким когда был – Редиком. А тебя?
Ная почему-то покраснела.
– Малей… Я совсем маленькой родилась, вот и прозвали так. Меня даже поначалу… – Ная вдруг резко замолчала, удивленно прислушиваясь к себе. Она чуть было не рассказала Редару самую страшную свою тайну. Мама рассказала об этом, только когда дочь стала Управительницей. У смертоносцев был очень жесткий отбор детей – уродливых и слабых убивали сразу же после родов, чтобы не портить породу. Восьмилапые предпочитали, чтобы им служили большие, мускулистые мужчины и высокие, плотные женщины. Ная тоже чуть было не попала в отсев, ее жизнь спасло поистине чудо.
– Не хочешь говорить?
– Потом, Редар, хорошо? Сейчас не хочу вспоминать? Скажи лучше: а как тебя ласково называют девушки?
Опять! Редар вздрогнул. Второй раз по самому больному месту. Да что же такое!
– Как и мама. Реди.
– И много их?
– Кого?
– Таких девушек?
– Одна есть.
С чисто женской прямотой, чувствуя, как под ее ногами разверзается бездонная пропасть, Ная спросила:
– И ты ее любишь?
Редар долго не отвечал. Молодой Управительнице показалось даже, что он заснул. Но вдруг тихо-тихо пустынник прошептал:
– Мне без нее очень плохо, Ная, правда. И я очень боюсь за нее. Как бы чего не случилось. Она совсем одна там осталась.
Ная сглотнула набежавший комок, спросила почти спокойно:
– И как ее зовут?
– Кира…
Нет, она не выбежала из подземелья, крикнув на прощание что-нибудь обидное. Даже не отвернулась, чтобы скрыть душившие ее слезы. Просто ее руки, такие добрые и ласковые, вдруг неожиданно перестали быть приятно прохладными, а сделались невыносимо холодными, просто ледяными. И голос изменился. Сделался чужой, далекий, будто с другого конца длинного пещерного коридора.
– Она тоже из пустыни?
– Нет, она из… – Редар осекся. А что, если весь разговор ради этого и затеян?
Как зовут? – Кира. – Откуда? – Из пещер. – А где пещеры? – В скалах. – А где скалы? – Ну, и так далее… И прислушивается прямо сейчас к его разуму какой-нибудь смертоносец, ожидая, когда же он вспомнит пещерный город, его расположение, секретные входы и выходы…
– Извини, Ная, что-то у меня голова совсем не соображает, давай не будем пока разговаривать, ладно?
– Как хочешь.
Обидчивая покорность девушки вконец расстроила Редара, он почти уже решил перед ней извиниться, но тут голова у него и вправду разболелась не на шутку. Он обхватил виски руками, застонал и потерял сознание.
Очнувшись, он не мог сразу сказать, сколько времени прошло. Вроде бы, ничего не изменилось – то же подземелье, те же мерзкие стены, гнилостный запах мокриц, единственное светлое пятно – лицо склонившейся над ним Наи. Глаза у нее все так же влажно блестели. Редар неожиданно понял, что раньше не обращал внимания на их цвет. Столько раз смотрел в ее лицо, а цвет глаз так и разглядел! Они были голубыми, как утреннее небо над Солончаком. Захотелось вот прямо сейчас подняться на гребень бархана, обнять руками и всей душой эту бесконечную синеву и раствориться в ней.
«А у Киры глаза темные, – опять совсем некстати подумал он. – И глубокие, как Бездонный колодец. Смотришь в них, и кажется, что проваливаешься глубоко-глубоко. И нет никакого желания всплывать на поверхность».
– Я… Сколько я…
– Долго. Утро скоро.
– И ты все это время здесь сидела?
– Ну, да. Что же, мне надо было тебя таким бросить?
– Нет, наверное. Не знаю… Ты же не выспалась из-за меня?
– Ничего. Успею еще.
– А почему ты опять плакала?
– Тяжело тут одной сидеть…
– Бедная… Спасибо тебе.
Ная даже перестала дышать, опасаясь пропустить хоть слово.
– Правда, спасибо. Мне… мне легче становится, когда кто-то рядом. А под твоими руками голова
