Клоун Тото справедливо сделал вывод, что во время его АБСОЛЮТНО не смешной репризы зрители пялятся исключительно на куклу, а не на него (кукла — это я, метр восемьдесят рост, пепельные локоны, зеленые глаза, ноги от шеи и все прочее в ассортименте). И я ушла из репризы клоуна Тото.
Лошади у нас в цирке малорослые, не какие-нибудь арабские жеребцы, и если с наездниками Моретти на спине они еще сходили за скакунов, то со мной рядом выглядели словно пони-акселераты. Таким образом, и конные трюки оказались для меня закрыты.
В восемнадцать лет я оказалась совершенно не у дел, хотя в цирке это практически невозможно. Здесь все всегда чем-то заняты. Но одно дело — готовить свой номер или участвовать в чужом, и совсем другое — грести навоз и подметать арену. В принципе, я спокойно относилась и к тому, и к другому занятию, но смутно подозревала, что это не то, чем мне хотелось бы заниматься всю свою жизнь.
Дело шло к тому, чтобы впасть в отчаяние, но в этот самый момент Судьба очнулась и начала спешно наводить порядок в своем хозяйстве. В результате чего жизнь моя сделала такой кульбит, какой не снился и мамаше Солейль в ее молодые годы…
Глава 2
Ницца, месяц назад
Высокий, очень изящный человек с равнодушным красивым лицом подал руку стройной, в высшей степени эффектной блондинке, выходящей из открытой машины. На солнце блеснули бриллианты.
Швейцар не удивился и не восхитился. Просто распахнул перед прибывшими гостями дверь.
Удивляться в Ницце бриллиантам — все равно что каждую ночь смотреть на небо и орать «Ну надо же, опять звезды!».
А между тем удивиться стоило бы. Изящный мужчина со скучающим лицом находился в международном розыске, и один только перечень его вымышленных имен занимал несколько страниц в полицейском досье. Под стать ему была и эффектная блондинка.
Мошенница, известная полицейским всей Европы, артистичная и неуловимая воровка драгоценностей и антиквариата, Манон Дюпре умела взломать любой сейф и управиться с любой системой сигнализации, однако вершиной ее карьеры оставалось ограбление в Монако, когда она во время танца с хозяином замка ухитрилась свистнуть у него ключ от сейфа, потом буквально на секундочку уединилась в дамской комнате, чему были свидетели, а вскоре уже снова танцевала с совершенно очарованным ею старичком. Во время этого танца ключ благополучно вернулся на место, и никто даже не подумал обвинить красавицу Манон в краже семейных сапфиров на сумму более миллиона франков…
Ее спутник, мсье Жорж, действовал менее артистично, но не менее эффективно. Его специальностью были банковские счета бездельников, проматывающих миллионы на курортах.
Красавица Манон отвлекала внимание, Жорж крал чековую книжку — и дело было в шляпе.
В Ницце эти двое гастролировали уже не впервые, и простая логика должна была бы подсказать им, что не стоит дергать за усы спящего тигра, однако на самом деле Жорж и Манон не замышляли ничего недоброго. Они приехали передохнуть и набраться сил перед новым делом.
Три восхитительных дня в роскошном отеле, рестораны и пляжи, рулетка по вечерам — многие считали бы такую жизнь раем, однако красавица Манон раскапризничалась уже к концу третьих суток.
— Мне скучно, Жорж!
— Да? Жаль.
— Я видеть не могу все эти надутые рожи.
— Не смотри на них.
— Жорж!
— Да, любимая?
— Я хочу в цирк.
— Хорошо, поедем. Сейчас в Монако идет Всемирный цирковой фестиваль…
— Я хочу обычный, паршивый цирк-шапито.
С рахитичными медведями, пожилыми наездницами и худосочными силачами.
— Манон, детка…
— Свози меня в цирк! Наверняка их сейчас полно по всей округе. Сезон в разгаре.
— Хорошо, я узнаю, но…
— Жоржик, ты прелесть! Я тебя обожаю.
Жорж пожал плечами. На самом деле Манон просто играла роль — капризной и взбалмошной девицы. В жизни — и особенно в работе — эта молодая женщина была решительна, немногословна и отчаянно смела. Иными словами, она имела право на капризы.
Шапито долго искать не пришлось. В первой же забегаловке за городом им указали место, где всего два дня назад развернул свой шатер цирк Моретти. Жорж поблагодарил хозяина кафе, и они с Манон отправились на представление — время приближалось к полудню.
Сегодня двое мошенников выглядели совершенно иначе, чем во все предыдущие дни пребывания в Ницце. Манон была одета в простое полотняное платье, на голове — косынка. Темные очки в поллица и минимум макияжа — никто не смог бы узнать покорительницу чужих сердец и сейфов.
Жорж был в светло-голубых джинсах и яркой рубахе навыпуск. Соломенная панама, легкомысленные сандалии, легкий налет жеманства — рядом с Манон ехал в машине абсолютный и несомненный гей, изнеженный и лощеный.
Шапито раскинулся в небольшой долине, и его яркий купол напоминал кувшинку, распустившуюся на поверхности лесного озера. Манон засмеялась от радости и захлопала в ладоши.
Жорж улыбнулся краешком рта. Он знал об этой непонятной любви Манон к цирку, не разделял ее, но относился с пониманием. У всех у нас должны быть маленькие слабости…
Представление было ужасным — с точки зрения Жоржа. Манон веселилась от души, ела эту кошмарную сахарную вату ядовитого цвета, хлопала и свистела, кричала «Браво!», а после представления изъявила желание пройти за кулисы.
Жорж был занят в основном тем, чтобы не попасть ногой в навоз, и потому не сразу заметил, что Манон замолчала на полуслове. Когда же, удивленный ее молчанием, он поднял голову, то увидел, что лицо боевой подруги стало жестким и серьезным. Манон явно обдумывала нечто, касающееся работы, а не развлечений.
— Что с тобой, красавица?
— Так, ничего. Пока — ничего. Расскажи мне еще раз про эту Галерею Сокровищ.
— Манон, мы уже обо всем договорились. Есть вещи, которые украсть нельзя. Хороший вор — это вор, который это понимает.
— Не правда. Хороший вор — это вор, который может украсть все.
— Манон!
— Жорж.
— Хорошо. В конце концов, это невозможно до такой степени, что даже ты это поймешь.
Итак, Галерея Сокровищ принадлежит одному английскому придурку-графу. Там масса побрякушек с камнями и без, но единственной по-настоящему ценной штуковиной можно считать только одну — ожерелье из звездчатых сапфиров и бриллиантов одинакового размера и огранки.
Камней в ожерелье восемнадцать, изготовлено оно в восемнадцатом веке и тянет приблизительно на пару миллионов зеленых. С учетом инфляции и того, что продать его невозможно, — раз в пять дороже.
— И ты говорил, что через месяц с небольшим оно будет…
— Оно вместе со всей коллекцией будет в Париже. Потом в Риме. Потом в Лондоне. И мы с тобой даже близко там не появимся, потому что…
— Мы его украдем.
— Манон!
— Жорж.
