победные фанфары в нашем русском походе”».
Если не касаться деталей, ради которых Шпеер это писал и которые снова переврал, то общая картина дана верно. Упомянутый глобус стоял у Гитлера довольно долго: накануне переговоров с Молотовым на нем был красный цвет (СССР), и коричневый (Германия), по плану Розенберга; а после переговоров глобус перекрасили в коричневый и желтый (Япония). Еще откровеннее по поводу переговоров высказался Розенберг: «Русские отказались делить с нами мир». Дальше – прелюбопытная деталь! – Розенберг (напомню, главный эксперт по СССР) приводит высказывание Молотова на этих переговорах. Молотов, цветисто аргументируя позицию СССР, цитирует из «Политики» Аристотеля: «Поистине величайшие несправедливости совершаются теми, кто стремится к излишествам, а не теми, кого гонит нужда». Поскольку Розенберг приводит эти слова в секретном отчете о переговорах для сотрудников своего аппарата (от 29 ноября 1940 г.), то для непонятливых, по-видимому, он поясняет: «Сталин под “излишествами” подразумевает предложенные нашими экспертами обширные сферы будущих владений СССР».
Так вот, Шпеер приводит цитату из Аристотеля, якобы произнесенную им, Шпеером, по совершенно другому поводу, причем в следующем же абзаце.
Однако вернемся к войне. Как только речь заходит об участии в планировании и разжигании Второй мировой войны, Шпеер в своих мемуарах становится осторожен. Но постоянно впадает в двойственность: с одной стороны, нужно преуменьшить свою роль в этих делах; с другой – так хочется показать, подчеркнуть свою значимость, незаменимость при Гитлере! Итак, читаем: «К концу 1941 года <…> мне поручили устранять разрушения от бомбежек и строить бомбоубежища». Это правда. Осенью того же года Шпеер путешествует по Португалии. Затем ему, помощнику Тодта, отводят в качестве поля деятельности всю Украину. Это «поле» так и осталось на бумаге. И так далее, в том же духе. И вдруг – судьбоносный вызов в кабинет Гитлера: «Господин Шпеер, я назначаю вас преемником доктора Тодта. <…> Вы замените его на всех постах». <…>
Но когда Геринг хотел немного разгрузить новоиспеченного министра и взять на себя часть полномочий покойного Тодта, Шпеер так энергично возражал, что Геринг в присутствии Гитлера обругал его крепким словом, а Гитлер махнул рукой: «Разбирайтесь сами». И Шпеер опять всю ситуацию вывернул на свой лад, многое просто сочинил, например, отказ Геринга присутствовать на похоронах Тодта.
Так или иначе, но Шпеер, наконец, приступает к работе. Напомню, это был февраль 1942 года.
Покойный Тодт ввел два основных направления в работу министерства: производство вооружений и их модернизация. Отдельно выделял сферу снабжения. Цель – полное удовлетворение потребностей военной промышленности. Общую концепцию – освобождение промышленности от чрезмерной опеки со стороны государства – заявил еще Ратенау, в 1917 году. И Тодт учился у Ратенау, постоянно на него ссылаясь. Шпеер, во всяком случае, в мемуарах, «ободрал» обоих и все авторство приписал себе. Только в очень редких случаях он говорит «мы». Например, сообщая, что к августу 1942-го общая производительность труда в военной промышленности увеличилась на 59,6 %, он объясняет это тем, что «мы смогли мобилизовать неиспользованные ресурсы». «Мы» с Ратенеу, Тодтом, Герингом и остальными, надо полагать.
Хочу, однако, пояснить. Я постоянно, что называется, «цепляюсь» к Шпееру не оттого, что он мне как- то особенно несимпатичен. Просто с ним очень трудно работать историку. Порой он так по-детски убедителен в своем вранье, что все время ловишь себя на мысли, а вдруг – правда?.. Нужно проверить. Допроверялась я до остервенения, пока окончательно не поняла – другого человека с
Что это за комплекс, откуда он взялся у благополучного, симпатичного, умного человека? Дело в том, что Альберт Шпеер был тяжело и неизлечимо болен. Его болезнь звалась «Адольф Гитлер». Шпеер не просто мечтал стать другом Гитлера, он бредил этим, это стало его манией. А Гитлер, все понимая, играл с ним как кошка с мышкой, доводя его до умоисступления, до болезни, повторяю. Отвлекусь от темы и приведу исторический пример: известный писатель XVIII века, жирондист Луве был низеньким болезненным уродцем и автором знаменитого «Фоблаза» с его эротически неотразимым красавцем героем. Так вот, Шпеер подлинный тоже наделил Шпеера «мемуарного» таким отношением к себе Гитлера, какого в действительности не познал.
Вернемся в 1942 год. «Боязнь вызвать недовольство народных масс заставляла тратить на производство товаров народного потребления, выплату пособий участникам войны и компенсаций женщинам, потерявшим в доходах из-за ухода мужей на фронт, гораздо больше средств, чем тратили правительства демократических государств», – признавался Шпеер в 1960-е. Трудно уловить интонацию этих слов в то время. Но во время войны Шпеер сделался самым нетерпимым и раздраженным из всей верхушки по отношению к социальным программам, превзойдя даже Геринга.
Был такой эпизод. На одном из совещаний, которые проводил Гитлер (уже позже, в 1944 году) лидер Трудового фронта Лей назвал Шпеера «главным врагом немецких рабочих». Шпеер вскипел и обратился к Гитлеру с просьбой «оградить его от подобных оскорблений». «Да, да», – ответил Гитлер и «сердито нахмурился». После заседания он строго попросил Лея задержаться. Участники совещания еще не успели разойтись, как из кабинета раздался «громкий, дружный и довольный смех» Гитлера и Лея. Сцену одинаково описывали Геринг, Геббельс, Заукель, Функ. «Наш резвый Шпеер от злости чуть не лопнул, но сразу поджал хвост», – ядовито прокомментировал это Геринг.
По поводу смеха из кабинета и комментария Геринга документальных подтверждений у меня нет, однако в стенограмме именно так: «Мой фюрер, прошу оградить меня от подобных оскорблений». – «Да, да», – это Гитлер. И всё.
Самыми неразрешимыми проблемами для министра вооружений были, начиная с 1942 года, возрастающие потребности: 1) в чугуне и синтетическом бензине; 2) в рабочей силе. И там и там надвигалась катастрофа. Особым уполномоченным по «отлову рабов» (выражение Лея) стал Заукель. Но все понимали, что подневольный труд ничего не решит. Больные, истощенные, не имеющие нужной квалификации, не знающие языка своих хозяев и смертельно их ненавидящие «рабы XX века» обходились дороже того, что они в состоянии были произвести.
Шпеер предложил выход: ввести трудовую повинность для немецких женщин. Но тут против поднялся такой вал негодования, что министр вооружений об этом больше не заикался. Но тут же предложил Заукелю заняться отловом и вывозом в рейх «восточных девушек». Их требовалось для начала полмиллиона. Особенно ценились украинские девушки, которых, как позже уверял Шпеер, «всех расхватали для себя семьи партийных функционеров».
Любопытная деталь: о неудаче с тотальной мобилизацией Шпеер громко и горько сожалел до конца дней, а тем, что меньше чем за год ему удалось на 10 % снизить производство товаров народного потребления, он очень гордился и недоумевал, почему Гитлер весьма этим недоволен и называет такое положение «недопустимым», – причем, в своем достаточно узком кругу, где он обычно высказывался о том, что его по-настоящему волновало.
«Для меня не существует слова “невозможно”», – говорил Гитлер, и повторял Шпеер.
Невозможного, однако, становилось все больше. А кое в чем, похоже, Шпеер просто не разбирался. У меня сложилось впечатление, что, ничего толком не поняв в работе атомного проекта под руководством знаменитого физика Гейзенберга, он умудрился так доложить состояние дел Гитлеру, что тот, понимая еще меньше, махнул на атомщиков рукой.
К осени 1943 года ресурсы Германии оказались почти исчерпанными. Шпеер вместе с другими лихорадочно искал новые источники. Он присоединился к тем, кто считал необходимым как можно скорей отмобилизовать производственные мощности восточных земель. В стратегические планы Гитлера это не входило. Гитлер хотел прекратить всякое развитие крупной промышленности на части оккупированных территорий. «Но обстоятельства заставляли отказаться от этого замысла», – пишет Шпеер. Речь, в основном, шла о Франции, Бельгии, Голландии, Италии. Чтобы поддержать промышленный потенциал этих стран, депортация рабочей силы из них была прекращена; из СССР же, напротив, усилилась – в два, три и более раз.
Имелся, правда, еще один «ресурс». Если рабочих рук, как и солдат, требовалось все больше, то от «едоков» для «облегчения экономики» нужно было избавляться. По этому поводу у Шпеера – глухое
