— Он давно предсказал, что ты явишься. Мы ждали тебя.
— Это становится любопытным. Так и быть, ты уговорила меня. Но откуда он знал, что я «явлюсь»? Он что, ясновидящий?
— Может быть. Во всяком случае, он многое видит яснее, чем остальные.
— Например?
— Ну, например, когда Винсент впервые привез меня сюда, Альфред произнес фразу, которая тогда показалась мне бессмысленной, а сейчас, увидев, как ты тут валяешься на полу, я поняла, что он имел в виду. Он сказал: «Любовь такая же опасная штука, как и война. Одна убивает, другая разбивает сердце. Во всякой собачьей жизни и на всякой собачьей улице когда-нибудь наступает праздник, но даже твой лучший друг может укусить тебя за руку». Вот что он сказал.
— Чушь.
— Но ведь все сходится. Хелена поквиталась с Винсентом. А у тебя есть собака, твой лучший друг.
— А вы, значит, сидели тут и ждали, когда я явлюсь с Джаспером? Хелена отправилась искать кого- нибудь, чтобы поквитаться с Винсентом, и нашла меня. Ну и что же будет дальше, по-твоему? Есть какие- нибудь идеи?
— Да, есть. Хелена с Винсентом на самом деле любят друг друга, это все знают. Просто они бесятся со скуки. Слишком много денег — они могут делать, что хотят, но они не хотят ничего делать. Все, что могли, они уже сделали, увидели, пережили и всем пресытились, так что теперь они принялись за игру. Ты, я и все остальные — просто фигуры в их игре. Что-то вроде эротических шахмат. Ты для них — шахматный конь, способный на самые непредсказуемые ходы.
— Вот уж хрен.
— Не порти людям удовольствие. Останься хотя бы ненадолго.
— Не знаю…
Виски потер лицо обеими руками и попытался привести свои мысли в порядок. Наконец ему вроде бы удалось найти приемлемое решение, но прежде, чем он успел сообщить о нем незнакомке, он услышал, как она спускается, шлепая босыми ногами по мраморным ступеням. Виски поднял голову. Она была прекрасна. При виде таких женщин у людей останавливается сердце, челюсть отвисает, они влюбляются с первого взгляда и падают замертво. И при этом на ней ровным счетом ничего не было.
— Невежливо так пялиться.
— Ох… Да, конечно… Прошу прощения… Просто я… Вы… Ты всегда ходишь так? И не холодно? — спросил он, хлопая ресницами.
— Да нет. Я привыкла, и здесь никто не возражает. Ну разве что Макмерфи, но и та, по-моему, боится только, что я простужусь, а так она ничего не имеет против. А ты — против?
— Я? Нет, ни в коем случае. С какой стати?
Она была похожа на Хелену, ее можно было даже принять за младшую сестру, поменьше ростом, но красивее. И фигура у нее была лучше сложена.
— Ты все-таки пялишься. Мог бы для разнообразия посмотреть на мое лицо. Ты что, никогда голых женщин не видел?
— Да-да, конечно видел. Сотни голых женщин, всю жизнь только на них и смотрю. Я не гомик какой- нибудь.
— Никто и подозревает тебя в таких наклонностях. Разве что они таятся где-то очень глубоко.
— Нет у меня таких наклонностей. Мне, по крайней мере, о них ничего не известно. Никогда об этом даже не задумывался… А что, ты считаешь, что где-нибудь в глубине… неосознанно… они могут быть, да? Вот хрен. Ты считаешь, что это возможно? Я могу быть… одним из них?
— Как я могу что-нибудь считать? Я тебя не знаю. А может, ты лесби. А что? Подсознательная лесби, заключенная в теле мужчины. Твое женское начало слишком слабое, чтобы вырваться на свободу. Ты никогда не надевал женскую одежду? Или, может быть, хотя бы думал об этом? Никогда не воображал, как ходишь повсюду девять месяцев, нося внутри себя плод? Рожаешь его. В положенные сроки испытываешь боль. Спишь с мужчиной. Тебе не приходило подобное в голову, таинственный незнакомец? А? Никогда?
— Нет. Никогда… Хотя порой да, иногда. Но нечасто. Да нет! Нет-нет. Но и да.
— Я вижу, с тобой все в порядке.
— Уф-ф, мне определенно надо выпить.
— Тогда пошли со мной. Хочешь чаю?
— Откровенно говоря, я имел в виду что-нибудь покрепче. Как насчет виски?
— Посмотрим.
Виски последовал за покачивающей бедрами обнаженной фигурой через полутемную прихожую в глубины дома. «Симпатичная малышка, — думал он. — Попка что надо. Но будем держать себя в руках. Интересно, какова она в постели? Но что это я? Как же Хелена? А что — Хелена? Ты взрослый человек. Сколько можно жить по правилам? Это естественно, вот и все… Остынь, мальчик. Интересно, куда мы направляемся? Тьма кромешная. Почему она не включает свет? Успокойся. Так. Куда она исчезла? Сюда? Нет. Сюда? Черт побери! Не ругайся, это невежливо. Да что ты все о вежливости! Не будь тряпкой, Виски!.. Вот хрен. Лучше, наверное, повернуть обратно. Нет. Подождем. Она сама тебя найдет. Однако далековато им ходить на кухню. Надо найти выключатель».
— Эй, незнакомец! Ты здесь?
— Я-то здесь. Остается выяснить, где это. Куда ты исчезла? Ни черта не видно. Свет у вас где-нибудь зажигается?
— Ты что, нервничаешь?
— Нет, — ответил он нервно.
— Здесь практически никого не бывает. Я тут обычно прячусь. Я вывернула все лампочки в этой части дома, и этого даже не заметили, так что, по-видимому, сюда никто не ходит.
— А что тут такого особенного, в этой части дома?
— Да, в общем-то, ничего. Просто две пустые комнаты. Спальня и кладовка. Я здесь ночую иногда, если атмосфера в доме накалена. Эта парочка постоянно ругается. Лучше при этом держаться от них подальше. Ты согласен?
— Да, наверное.
За одним из поворотов коридора на стене с облупившейся краской Виски заметил едва заметное серое пятно напротив открытых дверей комнаты. В мягком, неизвестно откуда льющемся свете виднелось голое тело женщины. Протянув руку, она манила его. Он подошел, и она исчезла в комнате. Пустой бледный прямоугольник отбрасывал тень к его ногам. Он заглянул в комнату через щель между дверью и косяком.
Она стояла спиной к нему, вперив взгляд в ночную пустоту за высоким окном. Единственной мебелью, какую ему удалось разглядеть, были кровать с небрежно наброшенным одеялом, маленький столик и стул. Желтоватый свет лампы под мятым и выцветшим абажуром придавал комнате, будто нарисованной сепией, уютную теплоту и одновременно делал ее сумрачной и неприятной.
Виски вошел, отметив уголком глаза выцветшие обои в мелкий цветочек, местами отставшие и открывавшие взгляду сырую, всю в мелких пятнышках, штукатурку, старый покоробленный дощатый пол, скрипевший под ногами. При ходьбе с полу поднимались облачка пыли.
— Ты хороший человек? — спросила она чуть слышно.
— В каком смысле? — Он застыл посреди комнаты.
— Ну, не знаю. Просто скажи, хороший или нет?
— Об этом надо спросить кого-нибудь другого.
— Ты останешься?
— Может быть. Посмотрим.
— Я тебе нравлюсь?
— Я тебя слишком плохо знаю.
Ничего-то ты не знаешь.
— Может быть, и так. А может, и нет.
Подойдя к постели, девушка забралась на нее с ногами и завернулась в одеяло. Виски боком уселся
