Я выблевал все конфеты, съеденные по пути, и успел только подумать, как хорошо, что я не попал в маму с папой. Зато оконное стекло окрасилось во все цвета радуги.
Родители обернулись в мою сторону, и единственное, что мне оставалось, — это зареветь. Виски и Элизабет выскочили из машины и бросились ко мне, чтобы посмотреть, что со мной такое. Виски расстегнул ремни и передал меня маме для инспекции. Они принялись разглядывать меня со всех сторон, в то время как я продолжал верещать. Наконец в какой-то момент Элизабет перевернула меня вниз головой и причина моих мучений предстала ее взору. Последовали слезы, обвинения, извинения и заслуженное наказание.
Мама села за руль.
Виски был изгнан ко мне на заднее сиденье.
Мы поехали со скоростью сорок миль в час.
Мы благополучно прибыли в Дулин — позже, чем рассчитывали, но успели как раз к чаю. Миссис Мак-комиш, хозяйка гостиницы, в которой мы остановились, оказала нам радушный прием.
Виски хорошо знали и любили в этих краях. Его запомнили еще с того времени, когда его отец, случайно оступившись, упал со скалы Мохера. С тех пор Виски бывал здесь не раз. В течение последних двух лет он работал в этих краях и неизменно останавливался в Дулине. Как будто что-то тянуло его к этому месту.
Если Дулин был одним из его излюбленных уголков, то местный паб вполне можно было считать местом его последнего успокоения. И хотя он уже давно бросил пить, вытащить его из этого заведения не удавалось почти до самого утра.
Миссис Маккомиш была одной из тех пожилых дам, которые любят давать пространный ответ на самый простой вопрос. Виски заметил, что, если ее сердце функционирует не хуже голосовых связок, она будет жить вечно.
Маме с папой она предоставила лучший номер и едва не извела их нескончаемым пересказом местных новостей, накопившихся за истекший год. Время от времени рассказчица отвлекалась, чтобы сказать мне «агу-агу, у-тю-тю» и объяснить, как я счастлив, что у меня есть мои родители, и как счастливы мои родители, что у них есть я. Мне стало ясно, что она плохо представляет, с кем имеет дело.
После того как мы сбежали в номер, Виски заявил, что пойдет на пару часиков проветриться в пабе.
Виски разбудил нас в шесть утра, свежий как огурчик. Он пришел совсем недавно и, пока мы спали, принял душ и переоделся. Настроение у него было приподнятое.
— Для начала мы поедем в Вестпорт и, надеюсь, успеем вернуться, чтобы посмотреть закат со скал, — сообщил он нам, в то время как мы протирали глаза и соображали, где находимся.
Понимая, как нам не терпится отправиться в путь, он уже уложил наши вещи и сказал, что одеться надо потеплее, потому что, несмотря на солнечную погоду, с моря веет холодом. Мы с мамой переглянулись, пожали плечами и покорно подчинились его желаниям.
— Ну что ж. Заманчивое предложение, дорогой.
Я знал, что она чувствует. С ней опять не посоветовались. Но Виски был так по-детски возбужден, увлеченно излагая составленный им распорядок дня (мне тоже нашлось в нем место), излучал столько энергии, и глаза его так сияли, предвещая, несмотря ни на что, волшебный день, что мама оттаяла. Он говорил и не мог остановиться. О том, какие места он хочет посетить и как прекрасно они могут выглядеть, если нам повезет с освещением и погодой.
Воображение его было захвачено кельтской историей, которая разворачивалась как раз здесь, среди окрестных холмов, со всеми их языческими ритуалами и бесчинствами. В его рассказах оживали не только события, действительно происходившие когда-то в этой местности (достоверных фактов о них сохранилось немного), но и придуманные им с ходу. В зеленых долинах реяли знамена, древние колдуны творили чудеса. Он изобрел целый сонм богов и даже целую расу неизвестного происхождения, населявшую эти места. Он безостановочно болтал обо всем этом, и каждый встречавшийся нам по пути холмик или ручеек давал толчок его фантазии; Виски рассуждал о том, как можно привязать его к событиям, о которых он только что говорил.
Замолк он только через несколько часов в Луисберге, графство Мэйо.
— Ну и медленно до вас доходит, скажу я вам! Неужели вас это не трогает?
Но нас с мамой уже давно убаюкал его монолог. Когда Виски говорил в течение продолжительного времени, его голос начинал звучать приглушенно, как будто он рассказывал ребенку сказку на ночь. Мама нередко приходила вечером к моей постели, чтобы послушать, как Виски повествует мне о красных драконах и злоключениях принцесс. Его голос действовал как легкий наркотик, постепенно погружая вас в крепкий, спокойный сон.
— Эй, вы, сони, очнитесь! — теребил он нас, зажав пальцами мамин нос и тыча пальцем мне в ребра. — Нас ждут новые встречи и новые места.
Когда мама проснулась, еще не вполне понимая, где она и что происходит, Виски приблизил свое лицо почти вплотную к моему.
— Может быть, сегодня ты встретишься на краю земли с морским чудовищем, — проговорил он, хитро глядя на меня.
То, как он это говорил, не вызывало у меня никакого желания встречаться с этим чудовищем ни на краю земли, ни где бы то ни было еще.
— Не пугай его, — сказала мама.
— Это всего лишь шутка, — отозвался Виски, но взгляд, который он при этом бросил на меня, вселил в меня страх и предчувствие близкой смерти.
— Прекрати! — повысила голос мама.
— О'кей, я просто развлекаю малыша.
Мы вылезли из машины и зашли перекусить в паб, называвшийся «Маккаллоз». Выяснив у мамы, что заказать, Виски направился к стойке. Пока он разговаривал с барменом, мама сказала мне, что морского чудовища не существует, это одна из выдумок Виски, не имеющих никакого отношения к действительности. Она постаралась, как могла, успокоить меня, но я все равно чувствовал, как чудовище булькает среди волн, поджидая меня.
Рядом с деревушкой Луисберг был пляж, с галькой. Виски сказал, что это большие песчинки.
— Тысячелетиями морское чудовище грызет и жует гальку, превращая ее в песок, — объяснил он. — Чудовище не торопится, потому что ему нравится крошить камешки и засыпать под их стоны, не слышные никому, кроме него.
Мама отошла в сторону сделать несколько снимков, так что я был отдан родному папаше на съедение. Он рассказывал мне разные истории про морское чудовище, а я думал о том, что если мама будет фотографировать так же неторопливо, как в студии, то это затянется на несколько часов.
Виски утверждал, что чудовище питается не только маленькими детьми, но и лодками, кораблями и даже супертанкерами, а порой ему удается выскочить из воды очень высоко и поймать аэроплан. А самое страшное, — это то, что оно непрерывно потихоньку отгрызает от берега по кусочку и через несколько лет от всей этой красоты останутся только горы.
Очевидно, вид у меня после его рассказов был порядком испуганный, потому что отец поднял меня и прижал к груди.
— Пусть ничто, никто и никогда не разлучит тебя, меня и твою маму, малыш. Я никогда — слышишь, никогда — не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. Никакое морское чудовище не отнимет тебя у нас. Я обещаю тебе. О'кей?
Он говорил так искренне, что я поверил ему. В награду за доброе слово я одарил его улыбкой и описался. Он рассмеялся и, держа меня на вытянутых руках, начат кружиться вместе со мной, уговаривая меня распустить свои крылья и учиться летать. У меня закружилась голова, но я все время смеялся и не мог остановиться.
Мы пошли искать маму, чтобы сказать ей, что возвращаемся к машине. Она устанавливала штатив с фотоаппаратом, намереваясь снять гальку, и, сосредоточенно глядя в видоискатель, не замечала ни нас, ни всего остального.
