Российское – а Реутов чем дальше, тем больше убеждался, что так оно и есть – а только некая группа заинтересованных (знать бы, в чем?) лиц, этому государству служащих. Что ему, Вадиму, или, скажем, Полине, до этого факта? Скрываться-то придется на полном серьезе, а для этого опять-таки нужны деньги и документы. Но ни того, ни другого у них не было. Не пойдешь же в банк за своими честным трудом на ниве народного просвещения заработанными деньгами! Ни кредитки той, ни паспорта, ничего у него на данный момент не осталось, да если бы и осталось…
– Если захочешь повидаться, – с какой-то странной интонацией, оставшейся Вадиму до конца не понятной, продолжил, между тем, Греч. – Завтра и послезавтра я буду ждать тебя в чешской пивной на Гороховой. Знаешь, о чем говорю?
– Знаю, – кивнул Вадим, не слишком уверенный в том, что захочет, даже если сможет, пойти на эту встречу.
– Вот и хорошо. Там. С девяти до половины десятого вечера, – уточнил Марик. – Завтра и послезавтра.
– И еще, – добавил он спустя мгновение так, как если бы до последнего момента сомневался, стоит ли об этом говорить. – Тебе сейчас деньги, вероятно, нужны будут.
– Ну… – Начал, было, Вадим, на самом деле, не знавший, что на это ответить.
Но Греч его, вероятно, понял правильно.
– Держи, – сказал он, протягивая Реутову пластиковую карту 'Триумфа'. – Карта на предъявителя, на счету десять тысяч марок.
'Восемь тысяч рублей, – машинально перевел Вадим. – Это…'
Но додумать эту мысль Греч ему не дал.
– И вот, еще что, – сказал он и, быстро оглянувшись по сторонам, вынул из кармана плаща и протянул Реутову рукояткой вперед револьвер. – Матеба, – пояснил Греч. – Но ничего лучше нет. Да и ствол не новый, ты это учти. Бог его знает, что на нем висит, но, с другой стороны, в твоих обстоятельствах с оружием как-то спокойнее будет. Как полагаешь?
Греч уехал, только следы шин на раскисшей от дождя дороге остались, да муть в душе, поднятая с самого ее дна его внезапным появлением.
'Застрелиться, что ли?' – с тоской подумал Реутов, все еще глядя вслед исчезнувшему уже среди деревьев Майбаху. Но стреляться было, вроде бы, как глупо, а зажатая в руке рукоять револьвера, наводила, как ни странно, на совсем другие мысли. Вадим посмотрел на револьвер, потом перевел взгляд на озеро, равнодушно скользнул им по серой недвижной воде, по мокрым унылым деревьям на том берегу, и остановился на старой иве, едва удерживавшей равновесие на подмытом водой глинистом мыске…
'Метров сто шестьдесят… ветер восточный, метра три в секунду, никак не более… '
Он опустил веки, прислушался к себе, увидел внутренним зрением покосившееся дерево, купающее нижние ветви в высоко поднявшейся воде, и вдруг рывком взбросив руку с оружием вверх, открыл глаза.
'Бинго!' – револьвер выцеливал ровно то место на стволе, которое он себе загадал, и, как ни был удивлен этим Вадим, в душе он твердо знал, будь там, в ста шестидесяти метрах от него белая мишень с черными кругами, и прогреми сейчас выстрел, пуля легла бы, как минимум, в девятку.
'А если человек? – спросил он себя с поразившим его самого холодным любопытством, и сам же себе ответил. – Тогда, только в грудь… У этой дуры рассеивание, должно быть, не слабое…'
Он постоял еще минуту, бездумно рассматривая противоположный берег, потом пожал плечами и пошел в дом.
– Кто это был? – Спросила за всех Полина. Во взгляде ее читалась тревога, усилившаяся, кажется, еще больше, когда она увидела, как выкладывает Вадим на стол – прямо среди чашек и блюдец – принесенные им с улицы дары ('А что, если это дары данайцев?'): револьвер, картонку с патронами и пластиковую карточку ганзейской кредитной фирмы 'Триумф'.
– Это был… – Сейчас Реутов чувствовал на себе напряженные взгляды всех троих, но сам смотрел только на Полину, прямо ей в глаза.
'Желтовато-золотистые… золотисто-желтые… А почему, собственно, нет? В одной лодке плывем'.
– Ты не знаешь – спросил он, не очень, впрочем, надеясь на положительный ответ. – У твоей тети здесь нет, случайно, терминала?
– Случайно знаю, – удивленно моргнула Полина. – Есть. У Леонида Егоровича в кабинете. Только он старый, наверное…
– Не беда, – махнул рукой Вадим. – Лишь бы работал. Показывай!
Как ни удивительно, никто его ни о чем не спросил, только пока шли наверх, в кабинет покойного хозяина дома, Реутов буквально кожей чувствовал напряженные взгляды Давида и Лилиан, а спина идущей перед ним Полины была красноречивее иных взглядов.
– Итак, – Вадим сел в кресло перед терминалом и поднял тумблер, включив машину в сеть. Загорелась красная лампочка, потом на приборной панели перемигнулись несколько зеленых, и экран засветился ровным голубовато-зеленым светом. Однако прошло ни как не менее трех минут, пока появилась рабочая заставка.
Молчание затягивалось, начиная действовать на нервы.
– Умеешь ты, Вадик, интриговать, – сказал с усмешкой в голосе Давид, разряжая обстановку.
– Не торопи, – отмахнулся Вадим. – Увидишь, поймешь…
'Если Марик меня, конечно, не разыграл'.
Еще минут пять ушло на поиски в сети, а когда открылась главная страница мемориального сайта Казачьих войск, 'зрители' выразили дружное недоумение, проявившееся, впрочем, лишь в невнятном сопении и нечленораздельных звуках.
– Сейчас! – Успокоил их Вадим и не без внутреннего страха впечатал в окошко поисковой системы свою фамилию.
Греч не обманул. Упоминаний фамилии Реутова на сайте нашлось ровно одиннадцать.
– Ты казак? – Кажется, Полина была в который уже раз за это утро искренно удивлена.
– Да, – ответил Реутов, оборачиваясь к ней. – Казак. В смысле служил… когда-то.
– Сотник Реутов, – прочел вслух Давид. – По нашему, выходит, лейтенант. Взвод?
– Погоди! – Попросил Вадим, возвращаясь к терминалу. – Вот.
– Полковник Реутов… – В голосе Полины прозвучало недоверие, смешанное с удивлением. – Постой, сколько же тебе тогда было лет?
– Давида спроси, – предложил Вадим, не оборачиваясь. – Мы с ним ровесники. А дальше ты прочла?
– Двадцать четыре, – послушно объяснил Давид. – В шестьдесят втором… Похоронен… Что это значит?
– Это значит, – сказал Реутов во вдруг наступившей тишине. – Что человек, который здесь был, твердо помнит, что 17 апреля 1962 во время ночного боя в Вене, в районе технического университета – улицы Брюкнер, Мадер, точнее он не помнит – я получил пулевое ранение в голову. 'Пуля пробила каску, – сейчас Реутов слово в слово повторял сказанное ему Гречем. – И вошла в лоб несколько выше переносицы и чуть правее…'
– Ой! – Такого голоса Полины он еще не слышал, но, честно говоря, сейчас ему было не до ее эмоций.
– Вообще-то верная смерть. – Тихо, как затухающее эхо, произнес Давид.
– Ты воевал? – Спросил Реутов, подозревая, впрочем, какой получит ответ. Но и это его, по большому счету, не слишком волновало. Он и спросил-то чисто автоматически, по-прежнему, тупо глядя, на черные строчки на алом фоне.
