Он непростительно ошибся.
Они не беззащитны, как представилось ему в прошлую встречу. А значит, они – гацу. Соперники. Те, кто желает занять территорию племени куарай…
Быстрыми, короткими перебежками Куэнкэй-Ну последовал за этой полустаей, сразу замирая, едва только чувствовал чужое скользящее внимание чужаков, обращенное на лес. И оставался незамеченным.
Через некоторое время группа прямоходящих чужаков остановилась, и один из них, отличавшийся от остальных плотной скорлупой на теле, принялся уничтожать лес, словно йнвук – стихийная сила, не подвластная разуму охотников, вроде пожаров, ураганов или гроз с бьющими с небес столбами испепеляющего света.
Куэнкэй-Ну был потрясен. Испуган. Его воля и смелость свернулись в зародышевое яйцо. Он не мог понять, как он это делает. Лес съеживался и исчезал под агрессивным напором панцирника, мощные семенные деревья в считанные мгновения превращались в прах там, где чужак наводил на растительность толстую лапу.
Слияние произошло снова – возможно, от потери самообладания:
«… ну вот, еще немного здесь… и здесь… так, хорошо, идеальное местечко для присадки портала… жарковато, однако, в экзоскелете, но без него такую дуру не поднимешь, а без тепловой пушки такую работу не выполнишь… хотя дроиды ничего опасного не засекли, тревожно как-то здесь… в этих кустах вокруг – словно тысячи невидимых глаз… наблюдают, ждут… ведь несколько дроидов бесследно пропало на прошлой высадке не просто так… ну и черт с ними, не моя забота, пусть с этой планетой заказчики разбираются, наше дело маленькое, портал установить… и можно убираться с чистой совестью… а ребята еще поохотиться собрались, горят желанием поймать какую-нибудь экзотическую зверюгу для межпланетного зоопарка, за них в цивилизованных мирах хорошо платят… как бы их самих тут какая-нибудь зверюга не поймала… для своего зоопарка…планета совсем неисследованная…»
Куэнкэй-Ну выскочил из слияния так же внезапно, как и вошел в него. И опять постигнул очень немногое. Но главное для себя понял – чужаки не так уж слепы – они что-то чувствуют, по крайней мере, вот этот, йнвук, способный разрушать лес. После воздействия его толстой лапы не осталось даже мха и опавшей листвы – лишь ровный слой исходящей паром черной, с каменными вкраплениями, почвы, местами посеребренной пеплом. Это было ужасно.
Расправившись с участком леса, панцирник уступил место гигантскому неживому зверю, который вполз на расчищенное место и утвердился на нем, погрузив в землю лапы. Остальные чужаки распределились вокруг, обмениваясь таинственными интенсивными сигналами.
Сперва Куэнкэй-Ну подумал, что неживой гигант строит из себя новое гнездо, но то, что постепенно получалось на его месте, совсем не походило на то, в чем можно обитать. Охотник затруднялся подобрать определения для описания, потому что никогда не видел такого раньше. Также было совершенно непонятно, что делают эти неживые птицы, которые во множестве вились вокруг чужаков, и время от времени пропадали из виду, среди леса, а затем возвращались. Нептицы были такими же, как и в прошлый раз – со странным запахом и наверняка твердой несъедобной плотью. И раз они снова появились вместе с чужаками, то в результате несложного умозаключения Куэнкэй-Ну пришел к выводу, что они тоже принадлежат чужакам. Много шума и бессмысленной возни. Бесполезные твари. Несколько раз нептицы пролетали недалеко от Куэнкэй-Ну, но охотник не трогал их, помня, что они сразу окончательно умирают. Он не хотел привлекать к себе внимание.
Но живые чужаки пахли довольно вкусно. Возбуждающе. Охотник инстинктивно чувствовал, что в пищу они годятся. А еще Куэнкэй-Ну по-прежнему смущал двойной мозг чужаков. И ему очень хотелось разобраться, что с ним не так. А для этого нужно было кого-нибудь поймать. Но жгучее любопытство приходилось умерять – эти действия преждевременны, Куэнкэй-Ну совсем не хотелось получить повторное наказание, после которого его, скорее всего, самого принесут в пищу, как бестолковую, и потому не нужную племени особь.
От наблюдения Куэнкэй-Ну отвлек сердитый зов.
Племя все-таки прислало охотника с самкой для его добычи. Молодой охотник осторожно удалился в заросли, и уже оттуда, невидимый для чужаков, со всех лап понесся назад. А добежав, остановился как вкопанный.
Пока он отсутствовал, и от пожирателя веток, и от погибшей самки остались одни скелеты и клочья твердой шкуры, которую не смогли одолеть жадные зубки молодняка. Десятки его детенышей валялись рядом с костями мертвыми, а рядом стоял Мэлукай-Са, опытный воин и охотник его племени, живший уже много сезонов Охоты, и безжалостно добивал длинными шипами пальцев последнего детеныша. Рядом с ним сидела его самка, и спокойно обгладывала одно из маленьких тел.
В первый момент Куэнкэй-Ну пришел в ужас от увиденной картины. В ужас и ярость одновременно. Выходит, фиссу самки мантулис все-таки хватило для выведения молодняка. Его, как производителя, подвела собственная неопытность. Он сам лишил себя детенышей, и ничего поделать уже невозможно.
Куэнкэй-Ну вовремя сумел справиться со своей яростью, и не набросился на Мэлукай-Са. Прежде всего, в поединке с опытным воином, который был крупнее его вдвое, он не смог бы победить. Кроме того, ему удалось оценить ситуацию с новой позиции, сегодня мозг Куэнкэй-Ну работал как никогда, выдавая новые, не свойственные ему варианты поведения. Неужели сама встреча с чужаками как-то изменила его, заставив мыслить иначе?
По всему выходило, что, несмотря на потерю потомства, получилось как нельзя лучше. Как безголосый, Куэнкэй-Ну обязан был изъясняться с воином на языке жестов, пользоваться истинным разговором он сейчас не имел права, дабы не вносить своим примитивным сознанием смуту в мысли полноценного. Значит, вождь не будет сливаться сознанием с ним, чтобы выявить истину. Вождь выслушает сомысли Мэлукай-Са – полноценного охотника. А сам Куэнкэй-Ну должен сейчас лишь рассказать охотнику, как было дело, чтобы тот, в соответствии с обычаем, передал его рассказ вождю.
Сжав сознание в кулак, чтобы не выдать мстительного торжества, Куэнкэй-Ну затанцевал на месте, часто перебирая лапами и выписывая хвостом в воздухе замысловатые жесты. Он приступил к рассказу, начав с ритуала обвинения.
Воин рассерженно зашипел в ответ, вздернув хвост, но тут же умолк, стараясь понять смысл танца молодого охотника. И вскоре хвост его поник, Мэлукай-Са почувствовал вину.
«Мэлукай-Са пришел слишком поздно, – танцевал молодой охотник. – Куэнкэй-Ну – храбрый охотник, хоть и „безголосый“, он в жестокой схватке отбил добычу у охотника мантулис, он заслужил прощение и награду, и кости врагов – прямые свидетели его слов! Не его вина, что яйца самки мантулис уже были отложены в пищу! И все же пищу можно было спасти для племени, если бы Мэлукай-Са со своей самкой прибыл вовремя! Самка куарай сумела бы подавить силой своей фиссу развитие вражеского молодняка! Он же, Куэнкэй-Ну, как самец, тем более – «безголосый», ничего сделать не мог!»
Куэнкэй-Ну высоко подпрыгнул и приземлился на все четыре лапы, закончив фазу обвинения. Мэлукай-Са было неприятно. Но он поверил. Трудно не поверить, кости-свидетели лежали прямо перед ним. К тому же его ум был недалек и не обладал той же живостью воображения, как у молодого охотника.
Выдержав паузу, Куэнкэй-Ну, уже горделиво, продолжил танец:
«И все же у Куэнкэй-Ну есть хорошие вести! Мэлукай-Са, следуй за мной, и Куэнкэй-Ну покажет тебе великое будущее племени куарай! Тебе будет, что рассказать вождю и заслужить награду для нас обоих!»
