– Не нравитесь, – сказала она, опустив руку в карман. Вдруг подумают, что у нее там какое-нибудь оружие? К примеру, газовый пистолет. На самом деле он дома… почему дома-то, а не с собой?! Дома его применять – себе дороже, однажды Алена имела возможность в этом убедиться.[6]
А впрочем, на таком сквозняке толку от газового пистолета – чуть, если только в самые рыла этих хамов стрелять. Но настолько близко их подпускать к себе нельзя. Нет, лучше пусть подумают, что у нее там настоящий пистолет!
Не-е, не подумают… не похожа она на тех, кто в кармане куртки боевое оружие носит. Ладно, пусть подумают, что у нее там мобильный телефон, а на нем – так называемая «тревожная кнопка».
Да пусть что угодно думают, только бы отцепились.
– Нет, не нравитесь.
Голос прозвучал достаточно спокойно, и это радовало. Ну да, по голосу и не догадаешься, что она все же испугалась, а оружия-то – две двенадцатисантиметровые «шпильки»… Вот была бы она японским ниндзя, наверное, запросто могла бы сразить этими «шпильками» даже не троих, а пятерых нападающих. Но она не японский ниндзя, чего нет, того нет, к тому же туфли в сумке, сумка перекинута за спину… удастся ли выхватить их оттуда? Наверное, если скажут – отдавай кошелек, она полезет как будто за кошельком, а сама…
Да ну, чепуха, она не японский ниндзя, как уже было сказано. И нервишки нужны покрепче, чем у нее, чтобы воткнуть в человечка острую и вполне, между прочим, убойную «шпильку». Эх, легко было Блоку писать: «Так вонзай же, мой ангел вчерашний, в сердце острый французский каблук!» А попробовал бы!..
– Ну и что ты там в кармане шаришься? – откровенно ухмыльнулся кожан. – Или достанешь сейчас пистолетик и будешь пулять нам под ноги, предупреждая, что можешь и повыше? Нет у тебя никакого пистолетика, правда? Дома забыла? Ну как же ты так оплошала сегодня? Не повезло тебе, а нам вот повезло. Поэтому…
Он не договорил, потому что фары автомобиля вспыхнули вдруг необычайно ярко, ослепили Алену, заставили ее отвернуться, прикрыть лицо локтем. И тотчас они погасли – стало очень темно.
– Поехали, ребята, – буднично произнес второй «кожан», и она подумала, что именно этот тип у них, пожалуй, главный, а вовсе не болтливый гнусавый.
– Что? – разочарованно протянул гнусавый. – Да мы еще и не начали!
– Поехали, говорю! – В голосе второго звучало раздражение. – Нечего тут ловить. Нет у нее ничего.
– Ну, как скажешь… – проворчал гнусавый. Третий негромко выругался, но тоже не стал спорить.
Заработал мотор, глуша шаги. Захлопали дверцы. Автомобиль развернулся, чудом не задев Алену, которая была так ошарашена, что даже не посторонилась. Ее могли сбить, но объехали… Она тупо смотрела вслед их внедорожнику – в марках автомобилей она не разбиралась совершенно, даже в эмблемах путалась, кроме, конечно, самых общеизвестных, однако все же могла отличить внедорожник от городской модели. И в это мгновение какой-то другой автомобиль обогнал внедорожник, и в блеске его фар Алена мельком увидела номер машины нападавших. Странный какой-то… что-то в нем было не то…
– С вами все в порядке? – раздался взволнованный голос, и Алена резко обернулась, но перед глазами так и поплыло, она покачнулась и, наверное, упала бы, если бы ее не подхватила чья-то рука.
Обернулась – женщина, высокая, как она, в темной куртке, брюках, волосы растрепаны ветром. Лицо плохо видно в темноте, но вроде примерно одних с Аленой лет.
– Вас какие-то хулиганы напугали, да? Я часто выхожу в позднее время – мама у меня уже очень немолодая, прибаливает, она вон в тех домах живет, – женщина махнула рукой на светящиеся квадратики окон чуть поодаль, через дорогу и наискосок, – возвращаюсь от нее, ну и правда, место какое-то неприятное. Муж когда проводит, когда нет, но он часто на работе допоздна, в одиночку тут страха натерпишься.
– Да уж, – пробормотала Алена, с трудом возвращаясь к жизни, – вот уроды моральные! Понятно, что ничего плохого они не хотели, просто попугать решили, а ведь я и правда напугалась!
– Конечно! – сочувственно сказала женщина. – Кто угодно напугался бы. Ну как, дойдете сами? Может, вас проводить?
– Нормально, я уже вполне оклемалась, дойду, тут рядом фактически. Ничего, все будет в порядке. Бомбы дважды в одну воронку… и так далее. Спасибо за сочувствие, вы сами будьте осторожней, если тут часто ходите. До свиданья, спасибо еще раз.
– Да не за что.
Алена шагнула было вперед, но тут же приостановилась:
– Ой, извините, а вы не заметили марку и номер машины?
– Нет, – с сожалением в голосе отозвалась женщина, – я близорукая, номер мне не разглядеть на таком расстоянии, да и не столько на автомобиль я смотрела, сколько на вас. Вроде внедорожник какой-то, а «ровер», «круизер» или что-то еще – это для меня слишком сложно.
– Для меня тоже, – слабо усмехнулась Алена, снова сказала «до свиданья» и пошла своей дорогой.
Вообще-то очень хотелось схватить первую попавшуюся машинку и доехать до дома как можно скорей. В конце концов, водитель ведь может подождать, пока она сбегает за деньгами. Останавливало только опасение нарваться на очередного ловца приключений. Нет, спасибо большое, на сегодня с нее хватит, точно хватит! Поэтому она пошла пешком – быстро, но все же в унизительный бег не ударилась. Гордыня, драконская гордыня… по восточному гороскопу наша героиня была Драконом и иногда та-а-ак начинала пальцы гнуть перед судьбой… Жизнь прожила с ощущением, что на нее кто-то придирчиво и насмешливо поглядывает со стороны, и перед этим «кем-то» ни за что нельзя ударить в грязь лицом. Ну и самоуважение тешится, а как же, не последняя в жизни вещь!
Правда, сейчас она меньше всего думала о самоуважении. Страх еще водил влажной, студеной лапой по ее спине, поэтому сказать, что Алена вздохнула с облегчением, оказавшись наконец дома, это значит вообще совершенно ничего не сказать, это значит промолчать и даже заткнуть себе рот.
Я очень многое помню из детства. Многое забыла. Но многое помню. Когда после ранения память ко мне начала возвращаться, я первым делом вспоминала не нашу роту, не бои, не полевой госпиталь, не тот снаряд, разорвавшийся в метре от воронки, где я пряталась, и чуть меня не убивший, – а детство. Детством я называю все, что было до ареста отца. И хоть к тому дню, когда его забрали, мне уже исполнилось 15, а это вроде бы считается юностью, на самом деле это все-таки было детство – счастливое и беззаботное. Потом я сразу стала взрослой, а тогда была маленькой, балованной дочкой, такой куколкой тряпичной…
Ну так вот, в госпитале, в моей палате, были две москвички. Они лежали на двух соседних со мной койках и все время болтали о Москве. Я не могла ни рукой, ни ногой шевельнуть, у меня была забинтована вся голова, глаза тоже, потому что их взрывом обожгло, я ничего не видела и мир воспринимала только через слух. Сначала слышала лишь неразличимые звуки, потом эти звуки как-то сами собой начали связываться в слова, а затем и в предложения. И я начала улавливать смысл фраз. Одни слова что-то значили, другие – нет. Ночами я не могла спать от страха перед этими бессмысленными словами. Иногда я не понимала самого простого. Что такое, например, водопроводный кран? Наверное, это может показаться смешным, но я не могла вспомнить. Лежала и мучилась от ужаса, что у меня отшибло мозги. Что это такое, я тоже не понимала толком, но помню, как однажды санитарка Фая сказала, подсовывая под меня судно:
– Вот бедняжка, лежит, как колода, неужели так всю жизнь пролежит? Беда девке, отшибло мозги…
Меня это должно было напугать, наверное, но не напугало, я почему-то чувствовала, что здоровое тело (а оно ведь было здоровое, молодое, сильное, только раненое) все исправит, свое возьмет, раны заживут, я снова смогу ходить и владеть руками, а вот с мозгами-то что будет?!
Иногда у нас в палате включали радио. Я ненавидела эти минуты. Я спокойно слушала сводки Совинформбюро, мало что в них понимая. Наши войска перешли в наступление… наши войска оставили… бой местного значения… Для меня в том моем состоянии это ничего не значило. Я просто слушала звуки. Размеренный человеческий голос мне не мешал. Но музыка… особенно одна мелодия, она почему-то очень
