пошла на пользу!!!), отправилась обратно, обдумывая, что приготовить на обед привередливым девчонкам. Штука в том, что в 11.20 ей предстояло забрать из эколь матернель Танечку, а в 11.30 Лизочку (их нянюшка Ирина приболела, так что хозяйственные обязанности Алёны продолжались), накормить их обедом и в 13.20 и 13.30 развести по эколям, причем в обратном порядке – сначала Лизочку, потом Танечку. Затем у няньки наступал заслуженный отдых до 16.20 и 16.30, когда детей предстояло забрать, выгулять, накормить ужином, помыть, а уж укладывать и читать на ночь предстояло Марине, которая возвращалась с работы около восьми вечера.
Свистопляска еще та, между прочим! Однако Алёну эта внезапная семейная суета ничуть не отягощала, потому что она любила эту семью и считала ее практически своей. Проблемы состояли только в плохом аппетите девчонок, особенно Лизочки, и Алёна сейчас напряженно продумывала обеденное меню. При этом она постукивала зубами, потому что минус восемь – это все же низкая температура, а уж для Парижа тем паче. Здесь вообще делается как-то клинически холодно, и Алёна еще ни разу не пожалела, что поехала в город своей мечты не в легкой демисезонной куртяшке, а в каракулевой, вполне зимней шубке с капюшоном. Ругала она себя лишь за то, что отправилась в осенних сапогах, а не в зимних, и не взяла варежки потеплей: в перчатках дико мерзли пальцы.
Парижане переносили маразматическую зиму стоически, по мере сил своих пытаясь приспособиться к внезапно наставшему ледниковому периоду. Нонсенс для Парижа: все в шапках! Тут и там мелькали не только всяческие вязаные шапки, но даже и ушанки, как стилизованные, из синтетики, так и настоящие, меховые. Однажды Алёне даже попался на глаза изысканный господин в солдатской серой ушанке с красной звездочкой образца Великой Отечественной войны! Наверняка она была куплена где-нибудь на Старом Арбате как сувенир, а вот пригодилась же!
Парижанки прятали головы в самые разнообразные шапки, шапочки и шапчонки, а вот платков Алёна не видела. Наверное, здесь их считали слишком уж
Размышляя о том, что не худо было бы ввести в Париже моду на оренбургские или павловские платки (и тепло, и красиво, и оригинально, наша героиня шали просто обожала!), Алёна снова пересекла площадь Сент-Огюстен, свернула направо, прошла метров сто по бульвару… и тут ангел-хранитель возмущенно дернул ее за кудряшки, вылетевшие из-под капюшона, и заставил повернуть голову к табличке на углу дома, мимо которого она дефилировала. «Бульвар Мальзерб», – прочла Алёна на этой табличке, и первым делом, интеллектуалка несчастная, вспомнила до уморительности смешной рассказ Ги де Мопассана «Булавки», в котором фигурирует название этого бульвара, потом роман Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» (контора Роллинга располагалась именно на бульваре Мальзерб!), припомнила также, что на этом бульваре в разное время жили Коко Шанель (едва прибыв в Париж) и Сара Бернар (ее спальня была украшена скелетами!), также отдала дань памяти казненному во время Французской революции ученому, в честь коего бульвар был поименован, – и только теперь сообразила, что свернула не туда. Не по той улице идет. В смысле, не по тому бульвару. Ей нужен Осман, а это, как уже не раз было сказано, Мальзерб.
Здесь следует сделать одно замечание об особенностях нашей героини. Не то чтобы она страдала топографическим кретинизмом, скорее нет, чем да, в лесу, например, ориентировалась интуитивно-безошибочно, а вот в городах порой… терялась. В буквальном и переносном смысле этого слова. Она неплохо знала Париж, и все же иногда из памяти вылетали некие местные реалии. Вот, например, сейчас она не могла вспомнить, с какой стороны от Мальзерба находится Осман. Возвращаться на площадь и обходить ее не хотелось, Алёна решила сократить путь и пройти улицами, но в какую сторону двигаться, налево или направо?
И она решила поступить так, как всякий заблудившийся путник, у которого нет карты местности (или путеводителя): спросить дорогу у туземца.
Как назло, бульвар в обозримом пространстве был пуст… только у дверей какого-то отеля маячила фигура высокого осанистого мужчины в черной куртке с блестящими пуговицами.
«Ага, – решила Алёна Дмитриева, – швейцар уж наверняка знает, с какой стороны Осман!»
Недолго думая, она двинула к гостинице, которая носила название «Bon chance», то есть удача.
Судьба иной раз шутит совершенно по-дурацки. Шанс-то, может, и добрый, но… в это время на небесах происходило неведомо что, очень возможно, срочная летучка ангелов-хранителей, или какой-нибудь междусобойчик по случаю профессионального праздника. Что бы ни было, Алёнин персональный ангел отвернулся и прозевал тот момент, когда его подопечная подошла к швейцару. А вот интересно, на небесах за халатность карают или списывают все чохом на «mal chance», то есть на неудачу?..
– Извините, скажите, пожалуйста, – начала было Алёна, однако немедля спохватилась, что изъясняется на языке родных осин, и поправилась: – Экскюзе муа, мсьё…
– Да лучше по-русски, – махнул рукой мсьё. – Что вы ищете?
– Ой, ну надо же! – обрадовалась Алёна.
Она почему-то всегда по-детски радовалась, когда встречала в Париже русских. Вот именно – почему?! Не такая уж это редкость, скорее, наоборот, тем паче что далеко не все русские проявляли аналогичный восторг при встрече с нашей героиней. Вот швейцару она явно не понравилась: мельком глянув на Алёну, он озирался по сторонам и вид имел крайне настороженный. С другой стороны, такая их швейцарочья служба: быть постоянно настороже.
– Скажите, с какой стороны бульвар Осман? – спросила Алёна с виноватым видом. – Там или там? – И она помахала руками налево и направо.
Швейцар, казалось, даже растерялся от такой глупости. Глаза его заметались – за плечо Алёны, в сторону, снова за ее плечо, к ней… потом он вспомнил, видимо, что надо быть снисходительным к слабостям ближнего своего, тем более что это – не ближний, а ближняя, да еще очень даже симпатичная, – и отрывисто бросил:
– Направо. Вон туда!
И так резко махнул рукой в указанном направлении, что чуть не заехал Алёне в нос. Она едва успела отпрянуть.
Впрочем, наша героиня не обиделась, напротив, она была очень благодарна за конкретику. Дело в том, что она с детства туговато ориентировалась в правой и левой сторонах. Ну вот бывает такое… даже и с умными людьми, а Алёна Дмитриева вполне может к ним быть причислена. Может быть, она и не знала, что такое эквалайзер, и до сих пор не могла уразуметь, шутки шутил Александр Блок или всерьез писал об интеграле, который дышит в каких-то там стальных машинах, – но в некоторых житейских, весьма запутанных ситуациях разбиралась весьма не худо. Если только не нужно было отличать правую сторону от левой! Впрочем, Алёна все же усвоила: левая сторона та, которая соответствует руке, на запястье коей часы; рука противоположная, с колечком и браслетом, – правая. Но ведь нужно время, чтобы сообразить, где что находится! Поэтому Алёна только радовалась, когда кто-то брал на себя труд указывать направление. И, одарив швейцара ослепительной улыбкой и сияньем своих прекрасных – нет, ну правда, это многие могут подтвердить! – глаз, она сказала «спасибо» – и резво двинулась… навстречу своей участи.
Ангел же хранитель, вернувшийся в это время с летучки или междусобойчика, ринулся вслед, пытаясь ее остановить… но поздно, поздно… и ему теперь ничего не оставалось, как безвольно наблюдать за неостановимым развитием событий и ломать руки, вернее, крылья, поскольку его подопечная шла прямиком к закату дней своих – и произошло это исключительно по его недосмотру!
Ангел чувствовал себя отвратительно. Ощущение беспомощности и для людей-то тяжело, а для существ, практически всемогущих, просто невыносимо. Утратить власть над событиями, лишиться возможности взять их в свои руки, вернее, крылья, пальчиком, вернее, перышком не шевельнуть, тупо
