публикации статьи в газете «Голос Москвы», откликов набралось – хоть пруд пруди, причем практически все, подобно фельдшерице Жабе, утверждали, что пациент скорее жив, чем мертв! И все ругали газету, которая для пилотного номера выбрала такой скандальный и во многом несправедливый материал.
Так вот оно что. Газета совсем новая, понятно, почему у нее своего сайта до сих пор нет. Хотя могли бы подсуетиться, конечно. Значит, статья вышла десять дней назад… Странно, что она так задержалась в том газетном киоске на Мадлен, хотя что странного – при такой-то цене!
Текста самой статьи Алёна так и не нашла. Ну что ж, нужно поспрашивать у киоскеров в России, вдруг газета где-нибудь да залежалась. Зря она ее так решительно выбросила там, на Мадлен, подумала Алёна, и снова какое-то странное ощущение зацепило… и ушло, оставив раздражение.
У нее еще оставалось оплаченное время, и она открыла родной Танцевальный форум. Не была там только сутки, а понаписали-то, понаписали… Новые танго-видео из Ютюба, новые выкладки танго-музыки, новые холивары о том, почему на милонгах звучит в основном классика, а не нуэво (любимая тема!), кто-то продавал танго-туфли, кто-то спрашивал адреса ателье, где можно дешево и хорошо шить танцевальные костюмы, шла потоком информация о мастер-классах… ух ты, приезжают Сильвина и Оливер, надо обязательно сходить, но только с Николашей, больше ни с кем… Вот сообщение об открытии детской балетной студии, вот вопрос, где в Нижнем обучают стрип-пластике, а вот информация о том, что в Оперном послезавтра «Жизель» – единственный спектакль за сезон, а в концертном зале «Октябрьский» – ирландские танцы, «Риверданс».
Ирландские танцы Алёну совершенно не интересовали, в отличие, между прочим, от ирландского ликера «Бейлис», а вот «Жизель»… Ну прямо как по заказу! В Париже Алёна пошла на милонгу, потому что не могла пойти на «Жизель», а в Нижнем пойдет на «Жизель», потому что не смогла пойти на милонгу. Решено, задерживаться в Москве она не будет, сегодня же уедет домой, надо завтра насчет билета на балет подсуетиться, а то как бы не пропустить…
Объявили посадку, и Алёна пошла к выходу. Видимо, компания «Эр Франс» и впрямь чувствовала себя виноватой, потому что пассажиров затолкали в самолет со страшной скоростью. Народу было много, и Алёна очень скоро рассталась с мыслью расположиться посвободней, что, конечно, вполне возможно, если хотя бы одно место из трех в ряду пустует. Иногда сильно везло: пустовали аж два, – но это случалось ужасно редко. А сейчас все были заняты.
Соседями Алёны оказались молодой человек и девушка – оба высокие, очень светловолосые, белокожие и при этом очень яркие, схожие так, как бывают схожи или брат с сестрой, или супруги, которые иногда подбираются именно по странному, какому-то судьбоносному сходству. Оба они мигом уснули: девушка – свернувшись калачиком в своем кресле у окна, молодой человек – откинувшись на спинку кресла и закинув голову, отчего его чуточку горбатый и очень аристократичный нос казался подчеркнуто хищным.
«Ему очень подошло бы зваться графом Альбертом», – подумала Алёна и покачала головой: крепко же ее переклинило! Между прочим, главного героя «Жизели», возлюбленного бедной девушки и ее погубителя, зовут именно граф Альберт…
Все! Хватит! Надо снова отвлечься, но пить здесь «Бейлис» ужасно неловко: вдруг проснется сосед, или стюардесса мимо пройдет…
Ничего, скоро начнут разносить напитки и еду, Алёна возьмет белого вина, выпьет, поест и спокойно поспит до прилета в Москву.
Она разулась, надела носки, протянула ножки под переднее кресло. Замечательно!
Так, самолет уже набрал высоту, можно достать коммуникатор и почитать. Еще перед отъездом в Париж Алёна скачала из Интернета «Люди, годы, жизнь» Эренбурга. Этой книгой она когда-то в юности зачитывалась, и теперь наслаждалась снова и снова прекрасным текстом, интеллектом автора, точными образами и приметами далекой-предалекой жизни. Она вообще любила мемуары – это ведь такая машина времени: читаешь – и можно ощутить аромат былого. Ах, какое оно, это былое, и как жаль, что многие понятия совершенно утрачены, вызывают или недоумение, или смех. Алёна достала блокнот и наспех выписывала особенно понравившиеся цитаты:
«Вместо миньона или шакона моих детских лет барышни разучивали перед испуганными мамашами кекуок и матчиш: просвещенное человечество приближалось к фокстроту. Студенты спорили, является ли Санин Арцыбашева идеалом современного человека: здесь было и ницшеанство для невзыскательных, и эротика, более близкая к конюшне, чем к Уайльду, и откровенность нового века… Никто не предвидел, что через десять лет появятся пшенная каша и анкеты; жизнь казалась чересчур спокойной, люди искали в искусстве несчастья, как дефицитного сырья…»
«Летом Москва была очень зеленой, зимой очень белой. Снег не убирали, и к Масленой нарастали огромные сугробы. Бесшумно скользили сани. В мае узкие щербатые тротуары засыпал сиреневый снег; перед домами были палисадники. Золотели или голубели купола церквей. Торчали загадочные сооружения – пожарные каланчи; на верхушке вывешивали шары, помогавшие распознать, в какой части города происходит пожар. Районы города отличались также мастями лошадей пожарных: гнедые, белые, вороные. Когда мороз достигал двадцати пяти градусов по Реомюру, занятий в гимназии не было; я с вечера отогревал замерзшее стекло, глядел на термометр – вдруг мороз покрепчает; но утром на каланче флага не было – об отмене занятий также узнавали по каланче».
«Впервые меня повели в театр на «Спящую красавицу». Околдованные феей балерины искусно замирали на пуантах. В ложах впереди сидели гимназисты в мундирах с яркими пуговицами и гимназистки в коричневых или синих платьях с нарядными передниками. Сзади томились взрослые. Отец мне протянул коробку с шоколадными конфетами, наверху лежал кусок ананаса и серебряные щипчики; щипчики я взял себе. В коридорах театра цепенели пышные капельдинеры. Горничные в вязаных платках держали шубы, и шубы казались зверями; сибирские леса подходили вплотную к бархату и бронзе Большого театра – выдры, еноты, лисицы, соболя».
«Извозчики везли седоков на Болото, на Трубу, в Мертвый переулок, в Штатный, в Николо-Песковский или в Николо-Воробьинский, на Зацепу, на Живодерку, на Разгуляй. Странные названия, будто это не улицы большого города, а вотчины удельных князей».
Как сказано, а?! Вотчины удельных князей! Да, в Нижнем тоже полно таких же названий, похожих на вотчины удельных князей: Ошара, Лыкова Дамба, Варварка, Кунавино, Печеры, Почайна…
Какая-то мысль чиркнула по краю сознания, почти зацепилась за него, но Алёна была слишком увлечена Эренбургом:
«Весной выставляли двойные рамы, и Москва сразу становилась невыносимо шумной: пролетки громыхали. Возле некоторых особняков с колоннами мостовая была залита асфальтом, и колеса, как бы различая табель о рангах, переходили на почтительный шепот. В середине мая начиналось переселение на дачи. По улицам двигались высокие возы с буфетами, пуфами, туалетными столиками, самоварами. Кухарка держала в руках клетку с канарейкой, а рядом бежала собака».
Ну, на дачи и теперь переселяются, пусть и менее помпезно, и без кухарок (хотя не факт, между прочим!), а вот насчет того, чтобы рамы выставлять…
Вспомнилось вдруг из Аполлона Майкова:
Опять про то же! Про целый ушедший мир!
А вот это?!
«Древние римляне не зря обожествляли Януса. У Януса было два лица, не потому, что он был двуличным, как часто говорят, нет, он был мудрым: одно его лицо было обращено к прошлому, другое – к будущему».
Ну и ну! Вот тебе и двуликий Янус! Оказывается, он вполне мог быть богом историков, которые постоянно смотрят в прошлое – и оглядываются на настоящее, а впрочем, нет, лучше бы Янусу быть трехликим, ведь история смотрит и в будущее, поскольку прошлое и настоящее его формируют, и это не обязательно должны быть вселенские категории, а просто день, который, к примеру, изменит судьбу если не всего человечества, то небольшой группы людей, а то и одного.
От чрезмерно умных мыслей нашу героиню всегда клонило в сон, вот и сейчас дремота склеила ресницы. Ей снился бог Янус, причем одно лицо у него было Алёниного соседа по самолету, а другое – соседки, а тело одно, но какое-то бесполое, как у андрогина.
