виноваты не смотрители, а все мы, но нам до этого дела нет, это неинтересно. Прославленные шестидесятые годы не сделали
Что касается моего письма насчет Плещеева*, то я писал Вам, что я возбудил в своих молодых друзьях неудовольствие своим бездельем, и в свое оправдание написал Вам, что, невзирая на свое безделье, я сделал все-таки больше моих друзей, которые ровно ничего не делают. Я хоть «Морской сборник» прочел и у Галкина был, а они ничего. Вот и всё, кажется.
У нас грандиозные студенческие беспорядки*. Началось с Петровской академии, где начальство запретило водить на казенные квартиры девиц, подозревая в сих последних не одну только проституцию, но и политику. Из Академии перешло в университет, где теперь студиозы, окруженные тяжеловооруженными Гекторами и Ахиллами на конях и с пиками, требуют следующее:
1) Полная автономия университетов.
2) Полная свобода преподавания.
3) Свободный доступ в университеты без различия вероисповедания, национальности, пола и общ<ественного> положения.
4) Прием евреев в универс<итеты> без всяких ограничений и уравнение их в правах с прочими студентами.
5) Свобода сходок и признание студ<енческих> корпораций.
6) Учреждение универ<ситетского> и студ<енческого> суда.
7) Уничтожение полицейской функции инспекции.
8) Понижение платы за учение.
Это скопировано мною с прокламации с кое-какими сокращениями. Думаю, что сыр-бор сильнее всего горит в толпе еврейчиков и того пола, который жаждет попасть в университет, будучи подготовлен к нему в 5 раз хуже, чем мужчина, а мужчина подготовлен скверно и учится в университете, за редкими исключениями, гнусно.
Я послал Вам: Крашенинникова*, Хвостова и Давыдова*, «Русский архив» (79 г. III)* и «Чтение в Обществе археологии» (75 г. 1 и 2)*.
Хвостова и Давыдова благоволите прислать следующую часть, буде есть, а «Русский архив» мне нужен не III том, а V 1879 г. Остальные книги пришлю завтра или послезавтра.
Гею сочувствую всей душой, но напрасно он так убивается. Сиф<илис> лечится теперь превосходно и излечим — сие несомненно.
С книгами пришлите мой водевиль «Свадьбу». Больше ничего. Приезжайте смотреть пьесу Маслова.
Будьте здоровы и благополучны. В Вашу старость я верю так же охотно, как в четвертое измерение. Во-первых, Вы еще не старик; думаете и работаете Вы за десятерых и способ мышления у Вас далеко не старческий; во-вторых, болезней, кроме мигрени, у Вас никаких нет, и в этом я готов поклясться, а в- третьих, старость плоха только у плохих стариков и тяжела для тяжелых, а Вы хороший и не тяжелый человек. В-четвертых же, разность между молодостью и старостью весьма относительна и условна. А засим позвольте из уважения к Вам броситься в глубокую пропасть и размозжить себе голову.
Как-то я писал Вам об Островском. Он опять был у меня. Что сказать ему?
Поезжайте в Феодосию! Погода чудная.
Сумбатову (Южину) А. И., 10 или 11 марта 1890*
783. А. И. СУМБАТОВУ (ЮЖИНУ)
10 или 11 марта 1890 г. Москва.
Выбрал для Вас бумагу с ласточками*. Кстати же и весна на дворе.
Вчера я получил письмо от Тихонова. Пишет, что не может приехать на Страстной: нет денег на дорогу. А по тону судя, нет и охоты ехать.
Если так, то комиссия должна собраться раньше Страстной, не дожидаясь петербургских членов, ибо ввиду отказа Тихонова письмо их утеряло всякое значение*.
Не сердитесь на меня, милый князюшка, за то, что я не приехал к Вам обедать. Войдите Вы в мое положение. Еду я через месяц, а работы у меня навалено больше чем на год — этого достаточно, чтобы на мою неделикатность взглянуть снисходительным оком. Надул я Вас только потому, что не знал, что вечером будет комитет, иначе бы я не давал Вам слова. Не сердитесь же, а я Вам за это привезу из Японии будду и голую японку из слоновой кости.
Будьте здоровы и небом хранимы. Погода изумительная. Если бы не Сахалин, то я сегодня поехал бы искать дачу.
На конверте:
Лазареву (Грузинскому) А. С., 13 марта 1890*
784. А. С. ЛАЗАРЕВУ (ГРУЗИНСКОМУ)
13 марта 1890 г. Москва.
Добрейший Александр Семенович, возвращаю Вам Вашу марку, впрочем не в девственном ее состоянии, а уже приклеенною к конверту сего письма. Письмо Ваше к Суворину* отправил я в корзину, предварительно оторвав чистую половинку почтового листа. Причины таковой варварской расправы кроются в следующих положениях: 1) за гонораром следует адресоваться не к Суворину, а в контору (Невский, 38), у Суворина же Ваше письмо рискует заваляться; 2) все сотрудники (за исключением Шекспира, меня) за первые свои рассказы в «Новом времени» получали сплошной пятачок — это правило, нарушаемое очень и очень редко; чтобы Вам за свой рассказ «Побег» получить 7–8 коп. и чтобы ходатайство мое в этом направлении имело силу, Вам следует написать еще 2–3 рассказа и потом уж подать общий счет. Послушайтесь меня!
Ваш «Побег» неплох*, но сделан больше чем небрежно. Аникой и Прохором называется у Вас одно лицо. Я исправлял, исправлял и все-таки прозевал одного Прохора, и он удержался-таки и, вероятно, породил недоумение не у одного внимательного читателя. Засим стройте фразу, делайте ее сочней, жирней, а то она у Вас похожа на ту палку, которая просунута сквозь закопченного сига. Надо рассказ писать 5–6 дней и думать о нем всё время, пока пишешь, иначе фразы никогда себе не выработаете. Надо, чтоб каждая фраза, прежде чем лечь на бумагу, пролежала в мозгу дня два и обмаслилась. Само собой разумеется, что сам я по лености не придерживаюсь сего правила, но Вам,
