наших таганрогских негоциантов».
Прибавляю от себя: если мы с Вами понатужимся и в самом деле устроим некое подобие музея, то будем иметь в старости нашей великое утешение. Я уже отправил в Таганрог около 500 книг (названий), из коих около половины снабжены автографами*. Всего послано мною 600–700 томов.
Ну-с, шла в Петербурге моя «Чайка». Играли так скверно, что сквозь игру не видно было пьесы, и я уехал из Петербурга, не зная, что хуже — пьеса, или игра, или то и другое вместе. Говорят, что теперь играют гораздо лучше и что пьеса имеет успех.
На днях было земское собрание (у нас в уезде), на котором я присутствовал в качестве гласного. Решено провести шоссе от станции Лопасня почти до Мелихова. Теперь будет очень хорошая дорога, так что я могу купить себе в рассрочку карету или ландо. Я назначен помощником предводителя дворянства по школьному делу*, и мне предстоит теперь объездить все школы уезда и написать о них отчет. Всех школ 59, а отчет нужно приготовить к будущему собранию.
В «Русскую мысль» я написал*. Ответ получу через 2–3 дня и тотчас же напишу Вам.
Все мои Вам кланяются. Повторяю: в 1897 г. будем ожидать Вас к себе. Если бы наверное сказали, что будете с семьей жить в России, в будущем июне — июле — августе, то я нанял бы для Вас дачу у своего соседа, ту самую дачу, в которой мы останавливались на минутку, когда со станции ехали в Мелихово. Помните? Там великолепный пруд, полный рыбы.
Крепко жму руку.
Толстой Т. Л., 9 ноября 1896*
1804. Т. Л. ТОЛСТОЙ
9 ноября 1896 г. Мелихово.
Лопасня, Москов. губ. 96 9/XI.
Многоуважаемая Татьяна Львовна, видите, когда я собрался отвечать Вам. Ваше письмо получил я* по возвращении из Крыма, во второй половине сентября. Погода была прекрасная, настроение — тоже, и я не торопился отвечать Вам, так как был уверен, что не сегодня-завтра поеду в Ясную Поляну. Но стали приходить письма и телеграммы, настоятельно требовавшие меня в Петербург*, готовилась к постановке моя пьеса. Я поехал, пьеса, по-видимому, успеха не имела — и вот я опять дома. На дворе снег, ехать в Ясную Поляну уже поздно.
В своем письме Вы спрашивали, нет ли у меня чего-нибудь конченного и не привезу ли я прочесть. К концу лета у меня была готова повесть в 5 листов, «Моя жизнь» (другого названия я не сумел придумать), и я рассчитывал привезти ее с собой в Ясную Поляну, в корректурных листах. Теперь она печатается в «Приложениях Нивы», и я чувствую к ней отвращение, так как по ней проехала цензура* и многие места стали неузнаваемы.
В Петербурге я виделся с Д. В. Григоровичем. Он поразил меня своим мертвенным видом*. Лицо желто-землистого цвета, как у раковых больных. Говорит, что замучился на нижегородской выставке.
Позвольте поблагодарить Вас за письмо и за Ваше доброе отношение, которое, верьте мне, я ценю выше, чем могу выразить это на словах. Льву Николаевичу и всей Вашей семье кланяюсь и желаю всего хорошего.
На конверте:
Москва.
Веселитской (Микулич) Л. И., 11 ноября 1896*
1805. Л. И. ВЕСЕЛИТСКОЙ (МИКУЛИЧ)
11 ноября 1896 г. Мелихово.
Лопасня, Москов. губ. 96 11/XI.
Многоуважаемая Лидия Ивановна!
После первого представления моей пьесы я уехал из Петербурга на другой же день и газет не читал (у них был зловещий вид); затем добрые мои знакомые в своих письмах уверяли меня, что виновата-де не пьеса*, а плохая игра артистов, что на втором и третьем представлении пьеса имела уже успех, — я охотно поверил, и таким образом огорчение мое рассеялось очень скоро. Тем не менее все-таки Ваше милое письмо пришло как раз вовремя*; от него повеяло участием, дружбой, я поддался его обаянию и повеселел.
Затем я долго наводил справки*, стараясь узнать, как Вас зовут по отчеству. Мне хотелось послать Вам свою книжку, написавши на ней, что я Вас глубоко уважаю и благодарю. Наконец, после долгого ожидания, вчера пришла справка от Ив. Ив. Горбунова, и я посылаю Вам книжку* с просьбой принять ее.
У Толстых я не был*. Помешала пьеса, потом выпал снег, было уже поздно. Позвольте еще раз поблагодарить Вас от всей души и крепко пожать Вам руку.
Кони А. Ф., 11 ноября 1896*
1806. А. Ф. КОНИ
11 ноября 1896 г. Мелихово.
Лопасня, Моск. губ. 96 11/XI.
Многоуважаемый Анатолий Федорович, Вы не можете себе представить, как обрадовало меня Ваше письмо*. Я видел из зрительной залы только два первых акта* своей пьесы, потом сидел за кулисами и всё время чувствовал, что «Чайка» проваливается. После спектакля, ночью и на другой день, меня уверяли, что я вывел одних идиотов, что пьеса моя в сценическом отношении неуклюжа, что она неумна, непонятна, даже бессмысленна* и проч. и проч. Можете вообразить мое положение — это был провал, какой мне даже не снился! Мне было совестно, досадно, и я уехал из Петербурга, полный всяких сомнений. Я думал, что если я написал и поставил пьесу, изобилующую, очевидно, чудовищными недостатками, то я утерял всякую чуткость, и что, значит, моя машинка испортилась вконец. Когда я был уже дома, мне писали из Петербурга, что 2-е и 3-е представление имели успех*; пришло несколько писем, с подписями и анонимных, в
