ожерелья из искусственных камней. Девушка намеревалась лететь в Нью-Йорк, ждать, пока копия будет закончена, чтобы, вернувшись, положить ожерелье обратно в банк. Это не отменило бы уплату страховых взносов или необходимость в страховании вообще, потому что даже лучшие банки не могут гарантировать на сто процентов сохранность имущества, но ставка была бы значительно снижена.
Помню, я спросила ее тогда про приближающийся ежегодный городской бал, и оказалось, что дубликат будет готов как раз накануне, и она наденет его.
В конце этого дня нашего странствия по пустыне девушка из племени Истинных Людей положила цветок к своим ногам, вернув его, таким образом, Матери-Земле. Он сослужил свою службу. Она была преисполнена благодарности и сохранила память об оказанном ей в этот день внимании, получив лишнее подтверждение своей привлекательности. Но к предмету, послужившему ей, она не испытывала никакой привязанности. Ему надлежало увянуть и умереть, превратиться в удобрение и вновь возродиться к новой жизни.
Я опять подумала о своей пациентке. Затем посмотрела на девушку-аборигенку. Ее украшение имело смысл, наше — лишь денежную ценность.
Верно говорят, что в этом мире у некоторых людей смещенная система ценностей, но не думаю, что это относится к аборигенам с так называемых забытых земель Австралии.
11. Подливка
Воздух был таким неподвижным, что я буквально ощущала, как растут волосы у меня под мышками. Я также чувствовала, что мозоли на ступнях моих ног становятся все толще по мере высыхания более глубоких слоев кожи.
Наша процессия внезапно остановилась возле места, отмеченного двумя скрещенными шестами. Это была могила. Памятник покосился: связывавшая его веревка сгнила. На земле стояли просто две старые палки — одна короткая, другая длинная. Создатель Орудий поднял деревяшки и достал из своего мешка тонкую полоску кожи. Завязывая ее с профессиональной аккуратностью, он восстановил крест. Другие собрали большие камни, разбросанные поблизости, и сложили их на песке в виде овала. Памятник затем закрепили в земле.
— Это племенное захоронение? — спросила я Ооту.
— Нет, — ответил он. — Это могила Искаженного. Она здесь уже много-много лет, давно забытая вашими людьми и, наверное, тем, кто пережил покойного и похоронил его здесь.
— Зачем вы ухаживаете за ней? — удивилась я.
— А почему бы и нет? Мы не понимаем вас, не соглашаемся, не принимаем ваш образ жизни, но не осуждаем вас. Мы уважаем ваш выбор.
Вы там, где вам надлежит быть, с вашим опытом и нынешней свободой принимать те или иные решения. Это место для нас имеет такое же значение, как и прочие священные места. Можно постоять, подумать, подтвердить свое отношение к Всеобщему Единому и жизни в целом. Здесь ничего не осталось, даже костей. Но мой народ уважает ваш народ. Мы благословляем его, предоставляем самому себе и, таким образом, сами становимся лучше.
В тот день я погрузилась в воспоминания — рассматривала себя, копаясь в хаосе моего прошлого. Это грязная работа, а временами просто опасная. Множество старых привычек и представлений я защищала когда-то, вооруженная вполне меркантильными доводами. Остановилась бы я когда-нибудь, чтобы поправить еврейскую или буддийскую могилу? Я вспомнила свое возмущение, когда однажды оказалась в дорожной пробке, созданной людьми, выходившими из церкви. Хватит ли у меня сейчас понимания, оставаясь центрированной, не выносить суждений и, со всеми моими благословениями, позволять другим идти своей дорогой? Я начинала понимать: мы естественным образом что-то отдаем людям, встречающимся на нашем пути, но выбираем, что именно следует отдать. Слова, поступки должны осознанно формировать жизнь, которую выбираешь.
Внезапно налетел порыв ветра. Воздух лизнул мое тело, царапая его воспаленную кожу, словно кошачий язык. Это длилось всего несколько секунд, но я успела понять, что, воздавать должное традициям и ценностям, которых не понимаю и с которыми не согласна, нелегко, но в конечном итоге это принесет мне огромную пользу.
Ночью, когда на небе взошла полная луна, мы собрались у костра.
Оранжевые отблески освещали наши лица, разговор зашел о еде. Это был открытый диалог. Мне задавали вопросы, и я отвечала как могла. Они внимали каждому моему слову. Я рассказывала им о яблоках: как мы выводим разные сорта, делаем яблочный сок и печем яблочный пирог. Мои слушатели пообещали отыскать дикие яблоки. Я узнала, что Истинные Люди были изначально вегетарианцами. Веками они питались дикорастущими фруктами, ямсом, ягодами, орехами и семенами. Иногда они добавляли в рацион рыбу и яйца, если эти продукты отвечали своему предназначению — стать частью тела аборигена. Они предпочитали не есть то, что имеет «лицо». Аборигены всегда умели молоть зерно, и только когда они были вынуждены удалиться в пустыню с побережья, возникла необходимость питаться мясом.
Я описала ресторан и то, как подают блюда на красивой посуде. Упомянула о подливке. Эта идея показалась им странной. Зачем поливать мясо соусом? Я решила продемонстрировать. Конечно, подходящей сковородки не нашлось. Наша готовка обычно состояла в том, что угли сгребали в сторону, а кусочки мяса укладывали на раскаленный песок. Иногда мясо нанизывали на импровизированные вертела, уложенные на подпорки. Порой готовили некое подобие жаркого из мяса, овощей, трав и драгоценной воды.
Оглянувшись вокруг, я нашла гладкую, без ворса шкуру для ночного отдыха и с помощью Швеи- Мастерицы мы закруглили ее края. Швея всегда носила на шее специальный кошель, в нем хранились костяные иглы и сухожилия. Я растопила жир в посудине и добавила в него немного порошка, который женщины намололи до этого. Затем я положила туда соленой травы, дробленые зерна красного перца и залила все водой. Соус загустел, и я полила им кусочки мяса весьма странного создания — плащеносной ящерицы. У всех, кто дегустировал, подливка вызвала необычную мимику и комментарии. Они высказывались очень тактично, и в тот момент я мысленно перенеслась на пятнадцать лет назад.
Заявив о намерении участвовать в шоу «Миссис Америка», я обнаружила, что одним из конкурсов этого общенационального мероприятия было приготовление оригинальной запеканки. В течение двух недель я каждый день упражнялась в кулинарных изысках. Четырнадцать домашних обедов состояли в том, что мы всей семьей оценивали вкус, внешний вид и содержание каждого нового блюда, которое могло бы претендовать на награду. Дети никогда не отказывались от еды, но вскоре они научились тактично говорить мне, что они на самом деле думали. Они терпеливо пробовали необычную еду, всячески поддерживая свою маму и ее затею. Когда я выиграла титул Миссис Канзас, они радостно закричали: «Мы прошли запеканочное испытание!».
Теперь я видела те же выражения на лицах моих спутников. Всякий результат труда был им в радость, и моя кулинария также служила источником веселья. Но поскольку во всех их действиях так явно присутствует духовный поиск, я не удивилась, когда кто-то высказался в том смысле, что для системы ценностей Искаженных изготовление подливок весьма символично. Вместо того чтобы жить правдиво, Искаженные позволяют условностям и обстоятельствам погребать законы Вселенной под мешаниной приличия, материализма и ненадежности.
Интересно, что все наблюдения и замечания аборигенов я никогда не воспринимала как критику или осуждение. Они же не высказывались прямо, что мой народ неправ, а вот их племя всегда поступает правильно. Это было больше похоже на то, как любящий взрослый наблюдает за ребенком, пытающимся надеть левый ботинок на правую ногу. Зачем говорить ему, что он не сможет уйти далеко в неправильно надетых ботинках? Быть может, мозоли для него — это бесценный урок. Но для старшего и более опытного человека такое поведение представляется ненужным страданием.
Мы говорили также о рождественских тортах и застывшей глазури.
Их аналогия с замораживанием произвела на меня сильное впечатление. А ведь как много времени мы, Искаженные, тратим на погоню за искусственным, излишним, временным, декоративным, подслащенным. И как мало моментов своей жизни уделяем тому, чтобы осознать свою вечную сущность и
