сам не отдохнет от долгого плавания у себя на вилле и не прибудет в город, чтобы устроиться на новом месте. В городе он купит дом, жить намеревается попеременно — то в этом доме, то у себя на мысу. Тиберий попросил чиновников рассматривать его как частное лицо, избавить его от оказания почестей и не рассчитывать на его участие в управлении жизнью острова. В политических процессах он участвовать не собирается. Архонт и чиновники еле сдержались, чтобы многозначительно не переглянуться. Тиберий вежливо попрощался с ними и отбыл к себе на мыс. К вечеру он уже был на своей вилле.
Сейчас, на утренней террасе, Тиберий вскользь подумал о той суматохе, что, наверное, поднялась в городе с его приездом. Ничего, скоро все должно успокоиться. Ведь болото очень быстро затягивает свою рану, после того как в него бросили камень. Или человека.
Совсем рассвело, подул влажный ветерок с моря. Тиберий, вышедший на террасу голым, почувствовал, что немного замерз. Он на цыпочках — чтобы пока не будить Калиба — прокрался в дом и надел короткую тунику. Вернулся на террасу, прихватив на всякий случай еще и одеяло. Ему хотелось посидеть одному, полюбоваться своими владениями и, главное, — насладиться безграничной свободой, ощущением, пьянящим лучше всякого вина. Отныне он будет делать только то, что захочет сам.
Он согрелся и захотел есть — почувствовал просто звериный голод. Огляделся. Низенький столик, стоящий возле края террасы, был накрыт, очевидно, к завтраку. Тиберий подошел и откинул салфетку. Довольно ухмыльнулся: предупредительный Фигул позаботился обо всем на тот случай, если хозяин проголодается. Под салфеткой оказались: стопка мягких лепешек, миска с творогом, еще одна миска, полная соленых оливок, брусок свежего коровьего масла, завернутый во влажную тряпицу козий, остро пахнущий сыр и, конечно, приземистая, с широким горлом, амфора, полная вина и накрытая лепешкой, чтобы вино не выдыхалось. Столик был поставлен с таким расчетом, чтобы отсюда можно было видеть всю бухту, а значит, наслаждаясь вином и едой, одновременно любоваться красивым видом. Тиберий не спеша приступил к еде, хотя по привычке и хотелось сразу набить рот поплотнее. Отныне — никакой спешки, никакого торопливого насыщения. Время, как и пространство, тоже принадлежит ему.
Он решил начать с глотка вина, налив в чашу совсем немного. Но вино оказалось таким вкусным, что каждый глоток властно требовал следующего. Осушив чашу, Тиберий сразу наполнил ее до краев и выпил одним махом, чтобы наполнить снова. Лишь после четвертой (а может быть, пятой) порции он почувствовал, что жажда утолена и можно обратиться к хлебу с маслом и сыром. Голова вскоре закружилась — но самую малость, и Тиберия это очень развеселило. О, ужас — он пьян с утра! И похоже, собирается продолжить это неблаговидное дело, намереваясь опустошить всю амфору и даже сказать Фигулу, чтобы тот снова наполнил ее. Какое преступное легкомыслие! И к великому сожалению, рядом нет совершенно никого, кто бы сделал ему строгий выговор. Сжевав кусок лепешки и проглотив несколько маслин, Тиберий опять выпил две полные чаши, одну за другой.
Сзади почтительно кашлянули. Тиберий обернулся с неприличной своему новому положению поспешностью. Но это был не посыльный от Августа, не секретарь Ливии, не ординарец префекта лагеря — это был всего-навсего Фигул, не имеющий права спать, когда хозяин бодрствует.
— Хорошего дня и удачи, трибун, — почтительно склонив голову, произнес Фигул.
Тиберий кивнул ему в ответ, не очень довольный приходом слуги. Но, может быть, Фигул пришел сейчас не как слуга, а как приказчик или телохранитель?
— Чего тебе надо? — спросил Тиберий, стараясь, чтобы язык поменьше заплетался.
— Я прошу разрешения съездить в город, трибун.
— Зачем? Надолго?
— Я буду обратно к вечеру, трибун, — заверил Фигул. — Нужно купить припасов. Заодно договорюсь с кем-нибудь, чтобы привозили сюда рыбу и мясо. Может быть, мне купить корову?
— Нет, нет, никаких коров, — засмеялся Тиберий, — Не хватало нам еще тут навозной вони! Пусть все привозят. Денег хватит у тебя? Или ты как раз за деньгами пришел?
— Пока хватит, трибун. Так я поехал, — Фигул еще раз поклонился, но уходить не спешил, явно собираясь сказать что-то, уже не относящееся к проблемам ведения хозяйства.
— Еще что? — спросил Тиберий недовольно. Ему хотелось снова остаться одному.
— Я осмелюсь сказать… Я здесь завел несколько знакомств, трибун, — совсем другим тоном произнес Фигул. — На тот случай, если ты захочешь… захочешь развлечься, трибун.
— Развлечься? — спросил Тиберий. Это неожиданно заинтересовало его. Дельное предложение. — И каким образом?
— Каким ты пожелаешь, трибун. Публика самая разношерстная. Исполнят любое твое желание и еще будут благодарны.
— Женщины? — небрежно спросил Тиберий. Он вдруг подумал, что не будет иметь ничего против женского общества — время от времени. Совсем отказаться от них — не будет ли это выглядеть самоограничением, потерей одной из степеней свободы? Он отнюдь не против женщин и станет спать с ними, хотя бы это и было неприятно Калибу. Впрочем, мнения фараончика на этот счет никто не собирается спрашивать. Ему придется смириться.
— Женщины тоже, трибун, — ответил Фигул. — Кроме того, есть несколько артистов. Есть человек, умеющий строить гримасы и, вообще, чуть ли не наизнанку выворачиваться. Это поразительно, тр… хозяин, — поправился Фигул, решив, что, говоря о подобных делах, неуместно упоминать столь высокий титул. — Есть предсказатели судьбы.
— Предсказателей пока не надо, — засмеялся Тиберий. — Я уже имею одно хорошее предсказание. Кроме того — надеюсь, что у меня скоро появится собственный астролог. Итак, никаких коров и никаких гадалок.
— Еще одно, последнее, — Фигул опять поклонился. — Прости, что задерживаю тебя, но мне нужно знать. Каких именно женщин ты предпочитаешь?
Тиберию на миг представилась Юлия во время одной из их последних встреч.
— Только не толстых, Фигул, — быстро ответил он, — Если приведешь толстую — сам и будешь с ней спать. Или тебе как раз такие нравятся? Смотри, Фигул, толстые берут дороже, а платить будешь ты сам!
— Не беспокойся, хозяин, — толстых не будет. Прощай до вечера.
Фигул поклонился и ушел.
Проводив взглядом слугу, Тиберий вновь принялся за вино и сыр. Очевидно, морской воздух, смешанный с ароматом цветущей сосны — терпким смолистым запахом, вызывает у человека повышенный аппетит. Кроме того, вчера Тиберий съел очень мало — его еще немного мутило после длительного морского путешествия.
И пожалуй, здешний целительный воздух вызывал не только гастрономические желания. Или это разговор с Фигулом о женщинах так подействовал? Тиберий почувствовал, что начинает возбуждаться. Тогда он бросил на стол недоеденную лепешку с сыром и быстро допил вино, оставшееся в чаше. Встал, чуть покачнулся от выпитого, но восстановил равновесие и широкими шагами направился в спальню, где все еще никак не мог проснуться Калиб.
Он пробудился, как только Тиберий подошел к постели. И сразу принялся жеманничать: с улыбкой сонно потянулся, изогнулся смуглым телом, рукой провел по груди. Ему явно хотелось нежных прикосновений в этот ранний час после сна.
Но Тиберию нужно было другое. Он решительно сдернул с Калиба одеяло:
— А ну-ка поворачивайся на живот, мой фараончик!
Улыбка ушла с лица египтянина. Он капризно надул губы,
но все же не посмел ослушаться и задвигался, принимая позу для самого грубого акта. Увидев перед собой две круглые коричневые ягодицы, Тиберий зарычал от нетерпения, возясь с полой своей туники. Рванул, высвободился и напал на Калиба.
После недолгой возни, закончившейся привычными содроганиями, Тиберий устало, как мешок, повалился на смятую постель рядом с Калибом, который все еще всхлипывал, не успев отойти от потрясения. Всхлипы эти почему-то вызвали у Тиберия неприязнь.
— Что с тобой, мой фараончик? Тебе не понравилось?
— О, милый, — сразу встрепенулся Калиб. — Все было хорошо.
— Но почему ты плачешь? Больно?
