вращаться в самых высоких сферах.
Из шатра доносились звуки разговора. Можно было расслышать тяжелый басок главнокомандующего — когда он звучал, все другие голоса замолкали. Слов разобрать было нельзя, как Кассий ни старался, а по звучанию голоса Тиберия — он знал — вообще порой невозможно было определить, гневается он или хвалит. Этот тягучий медлительный голос очень редко повышался, даже в гневе.
Стоять в ожидании пришлось довольно долго. На всякий случай Кассий встал немного в стороне, чтобы не мешать беспрестанно входящим и выходящим из штабной палатки офицерам, приняв, по его мнению, самую подходящую стойку — с руками, сложенными на груди, чтобы не выглядеть ни часовым, ни нарушителем дисциплины, ожидающим наказания, ни праздношатающимся. Дождь все моросил, и новый плащ понемногу напитывался водой, а на краях шлема повисли крупные капли.
Вышел вестовой — наконец-то. Держался гораздо вежливее, чем там, возле казарм.
— Кассия Херею требует к себе командующий, — Объявил, как глашатай о начале представления в театре.
Кассий коротко вздохнул, собираясь с духом, и прошел за полог, предусмотрительно отдернутый вестовым.
Внутри штабной палатки было гораздо светлее, чем в палатке его взвода — здесь было больше свободного места и вдобавок к тусклому дневному свету, пробивавшемуся сквозь тонкое полотно, горело несколько ярких светильников. Пахло гораздо приятнее, чем в обычной казарме. Хотя все-таки по- солдатски. Так, наверное, должны пахнуть высшие офицеры, успел догадаться Кассий, прежде чем заметил главнокомандующего. Тиберий Клавдий, стоя возле стола, накрытого картами, казавшийся под сводом шатра неправдоподобно высоким, пристально разглядывал Кассия.
— Кассий Херея, первая центурия — пятой — девятнадцатого Галльского! Прибыл по приказанию трибуна!
Теперь нужно было стоять по стойке номер один, без каких-либо отклонений от устава.
Тиберий, помолчав немного, отчего смолкли разговоры окружавших его офицеров и в шатре установилась мертвая тишина, проговорил своим обычным, лишенным выражения голосом:
— Мне говорили, что ты — хороший командир, Кассий Херея.
— Рад служить отечеству, Цезарю Августу и тебе, трибун!
— Вижу, что рад. Давно командуешь взводом?
Кассий обрадовался вопросу. Как раз сегодня утром он от нечего делать посчитал, сколько дней прошло со времени его назначения младшим командиром.
— Один полный месяц и четырнадцать дней, трибун!
Тиберий улыбнулся, что выглядело несколько неожиданно.
Его улыбку сразу повторили некоторые офицеры. А Квинтилий Вар, стоявший рядом с главнокомандующим, наоборот, нахмурился. Тиберий не обратил на легата никакого внимания, и Кассий решил тоже не обращать — держаться той линии поведения, которую выбрал вначале.
— Немного. Но вполне достаточно, чтобы кое-чему научиться, — сказал Тиберий, — А ну-ка, взводный, расскажи-ка мне что-нибудь про германцев!
Кассий раздумывал всего пару секунд.
— Германцы — это враги Рима и императора. Представляют опасность, только когда имеют большой численный перевес. Обладают природным коварством. Излюбленный способ нападения — из засады. Стойкого сопротивления не выдерживают. В единоборстве уступают. Могут использовать отравленные стрелы. Имеют в лесах множество укрытий, вырытых в земле…
— Много потерь у тебя во взводе?
— Три человека убитыми, пять — ранеными. Из раненых четверо возвратились в строй, один уволен из-за потери зрения!
— Куда надо бить германца? Какого удара он не любит больше всего?
— Удара в лицо острием меча или копья!
— Откуда ты родом, взводный?
— Я родился в Риме, трибун.
— Отец?
— Умер три года назад! Торговля скобяными товарами и участок земли в Кампании. Имущество перешло старшему сыну.
— А ты пошел в армию, чтобы не сидеть у родственников на шее?
— Так точно, трибун! Через год после смерти отца.
— Справишься, если назначу тебя центурионом?
На этот раз Кассий раздумывал еще меньше.
— Справлюсь, трибун! Благодарю за доверие!
— Хорошо. Теперь иди, — сказал Тиберий. — Скоро в твоей когорте прочтут приказ. И готовься к войне, центурион Кассий Херея!
Когда ноги вынесли пьяного от счастья Кассия из шатра главнокомандующего, он даже не вспомнил — догадайся ли отдать честь, уходя? Но это было, в общем, не важно. Теперь Кассий твердо уверовал в свою счастливую звезду. Повышение по службе, дарованное самим Тиберием Клавдием, — это словно пароль для входа. Входа — куда? Туда, где ступени ведут только вверх. К славному будущему, которого Кассий Херея непременно достигнет.
Если, конечно, его не убьет какой-нибудь германец.
Тиберий вел военные действия с присущей ему сверхосторожностью. Лучше, считал он, пусть война немного затянется, но уж зато кончится победой. Едва ли не четверть всего войска только и занималась разведкой — донесения о передвижениях любого мало-мальски значительного германского отряда должны были в кратчайший срок ложиться на его стол, причем проверенные и перепроверенные. Он не верил, что войну в такой вязкой провинции, как Германия, можно выиграть одним-двумя молниеносными ударами, а значит — следовало постепенно выдавливать врага из удобных и сытных мест в леса и болотистые низменности, а нападать только в тех случаях, когда враг обложен со всех сторон и не имеет путей к отступлению. Обложить и загнать в ловушку хитрых германцев было так же трудно, как загнать в подводную норку скользкого угря, но уж потом с ними было так же легко расправиться, как вытащить за жабры угря из его норы.
Такой длительный и кропотливый метод ведения войны был для римского войска самым безопасным, и когорты, перенимавшие осторожность своего главнокомандующего, со временем несли потерь все меньше. Но в целом эта война становилась все более ощутимой для государственной казны. На содержание и снабжение армии приходилось тратить ежемесячно огромные суммы. Кроме того, Тиберий постоянно требовал увеличения числа легионов в Германии. В Риме и внутренних провинциях Италии шла непрерывная вербовка рекрутов, которых вступить в армию могли соблазнить только крупные вознаграждения, причем с каждым разом все более крупные, потому что Август, обеспокоенный слабыми успехами вербовщиков, постоянно давал распоряжения увеличивать премии добровольцам. Это мало помогало призыву, но, в конце концов, количество легионов в Германии было увеличено до восьми.
Тем не менее войне пока не было видно конца. Тиберий, несмотря на необходимость своего постоянного присутствия в войсках, часто ездил в Рим для личных докладов Августу. Ливия давала понять сыну, что император, хотя это и не было высказано официально, немного обеспокоен тем, что под началом Тиберия сосредоточена такая огромная сила — и некого было приставить к Тиберию, чтобы проконтролировать его настроение. Кто мог помешать ему, вспомнив былые обиды и унижения, двинуть все восемь легионов со вспомогательными войсками на Рим? Так что Тиберию приходилось часто посещать императора, чтобы успокаивать его подозрительность.
И заодно доказывать, что затянутость войны вызвана необходимостью. Несколько раз ему пришлось выступать с этим обоснованием в сенате, и надо сказать, что сенаторы, давно уже поднимавшие вопрос о том, что войну надо поскорее заканчивать во избежание лишних расходов, всегда бывали вынуждены согласиться с тяжеловесными доводами Тиберия. Они выносили одобрительный вердикт его действиям. Уважения к Тиберию у сенаторов не прибавлялось, но, по крайней мере, его военная политика приобретала легитимность, и он мог не опасаться каверз со стороны Августа. Каждый раз император подтверждал
