Худощавый замолчал и требовательно посмотрел на букиниста!
— Кто это может быть?
— Не знаю… — растерянно произнес толстяк.
Настойчивый стук повторился.
— Возможно, какой-нибудь идиот-книголюб.
Букинист встал и направился в лавку.
— Стойте! — крикнул худощавый. — Быстро откройте подземный ход! Мало ли что…
Кровать опрокинута, поднят линолеум и открыт люк.
— Теперь идите. — Худощавый занял место у самого отверстия. — В случае опасности громко произнесите слово “да”. Идите!
Снова стук в дверь, сильный, нетерпеливый.
— Идите же, черт бы вас взял! — крикнул худощавый.
Букинист вынул из стола пистолет, отвел предохранитель, положил пистолет в карман пиджака и вышел.
Опасность возникла одновременно с двух сторон. Из лавки прозвучало громкое “да”. С грохотом открылась входная дверь, и сейчас же в лавке возникла возня, послышались удары и глухой стук упавшего тела.
Худощавый бросился в люк, но замер на первой ступеньке лестницы: в темноте подвала метались блики яркого света и доносился быстро приближающийся лай собак.
— Выбросить, оружие! — тихо приказал худощавый и первый швырнул в форточку свой пистолет. — Закрыть люк!
Когда люк был закрыт и уложен линолеум, в комнату ворвались сотрудники немецкой госбезопасности:
— Руки вверх!
Четверо послушно подняли руки.
— В чем дело? — спросил худощавый, стараясь в это время ногой подвинуть кровать на место. — Мы всего-навсего комиссионеры букиниста. Что вам от нас нужно? Или в Берлине уже нельзя торговать старыми книгами?
— Отойдите от кровати! — последовал приказ. — Встаньте в тот угол!.. Вот так.
Из-под пола уже ясно слышались голоса и остервенелый собачий лай.
— Выходите, господа комиссионеры! Через лавку! Быстро!
27
Майор Хауссон еле сдерживал себя. В который раз он пытался сломить волю лейтенанта Кованькова, но все его усилия оказывались тщетными. Многолетний опыт давал Хауссону основание считать молодость человека его слабостью. Сколько раз он добивался успеха, строя расчет прежде всего на неопытности или на неустойчивости, свойственных ещё не закаленному жизнью человеку!
Этот русский был молод, возмутительно молод, а Хауссон не мог с ним справиться. Он уже не требовал у Кованькова никаких сведений.
— Неужели вы, мистер Кованьков, не понимаете, какую упускаете возможность? Трехминутное заявление у микрофона — и все. А дальше — если вы захотите, карьера, которой позавидуют многие. А хотите — обеспеченная жизнь в любой стране. Может, вы боитесь расправы со стороны своих? Такое опасение просто глупо. Днем вы сделаете заявление, а вечером уже можете быть в Америке или где захотите. Вам ничьи угрозы не будут страшны. А сказать-то вам у микрофона нужно сущую чепуху: что Советы только с целью пропаганды сообщают о поставке в Восточную Германию русского хлеба и продовольствия, что на самом деле происходит процесс обратный.
— Напрасно стараетесь. Я советский офицер, мы брехней не занимаемся. Весь Берлин ест советский хлеб.
— Вы уедете в Америку или в любую другую страну вместе с Ренатой Целлер. Она ждет вашего решения.
— Не дождется и она.
Хауссон смотрел в голубые, чистые глаза Кованькова и раздраженно думал: что же может сломить наконец упорство этого по-девичьи розовощекого парня? Где было майору понять, что перед ним сидел не просто парень, а комсомолец, который к тому же всего месяц назад в политотделе армии получил карточку кандидата в члены партии коммунистов! Если бы Хауссон понимал, что это означает, он перестал бы соблазнять лейтенанта сказочной карьерой.
Просто удивительно, что люди из мира Хауссона до сих пор не усвоили простой истины, подтвержденной уже многими примерами: в безвыходном положении коммунист самой блестящей для себя карьерой считает возможность умереть за честь и торжество своих идей. Да, многое еще не понимают господа хауссоны, и оттого делают они так много ошибок, дискредитирующих их перед всем миром.
— Наши разговоры не могут длиться бесконечно. Мы можем заставить вас сказать то, что нам надо. — Хауссон впился жестоким взглядом в Кованькова. Но он не увидел в голубых глазах лейтенанта ни страха, ни смятения.
— Давно готов и к этому. — Кованьков смотрел на майора с насмешкой.
Хауссон встал:
— Подумайте до завтра…
…В кабинете на своем столе Хауссон обнаружил шифровку: “Арестована группа букиниста, в том числе наш связной Грант. Из группы, по предварительным сведениям, на свободе остался один Арнольд Шокман”.
Работа разведки всегда сопряжена с риском. Провалы неизбежны. Нужно только добиваться, чтобы успехов было больше, а неудач меньше. Хауссон, как никто, знал это и поэтому, как ни был он раздражен упорством русского лейтенанта, прочитал шифровку спокойно и запер ее в сейф. Судьба потерянных людей его нисколько не волновала. Да и что он мог предпринять для их спасения? Ровным счетом ничего. Он уже давно привык таких людей именовать сброшенной картой. Единственно, о чем он с огорчением подумал, — это о ликвидации букинистической лавки. Очень уж хорошим прикрытием была она для этой группы!
Хауссон вызвал стенографистку и продиктовал донесение начальству о провале группы букиниста. Оно еще не было зашифровано, как в углу за столом майора зазвонил телефон прямой связи с берлинской комендатурой.
Хауссон поднял трубку:
— Слушаю… Когда?.. Я сейчас приеду.
Положив трубку, Хауссон приказал стенографистке пока не отдавать донесения в шифровальный отдел.
— Будет важное дополнение, — сказал он, торопливо одеваясь.
Сам того, конечно, не понимая, Хауссон отправился в расставленную ему ловушку…
В хорошем хозяйстве ничего зря не пропадает. В конце концов, и то, что сделал Рычагов, и то, чего добились Посельская с Субботиным, совершенно разными путями, постепенно привели к главному. Если поездка Субботина во Франкфурт дала, кроме всего прочего, ценные признания Ренаты Целлер, то знакомство Посельской с тренерами по плаванию и спортсменом Шокманом помогло установить исполнителей похищения. Ценнейший материал дал разгром бандитской шайки в лавке букиниста. Ведь тут, кроме всего, в руки следствия попал связной американской разведки Райт, который на первом же допросе достаточно ясно показал, куда тянутся нити от шайки букиниста. Работа Рычагова в Западном Берлине оказалась весьма важной для разведки личности Хауссона и его засекреченного хозяйства на улице Хенель.
И когда все это оказалось собранным воедино, тогда и родился оперативный план действия. Все в нем пригодилось. Каждая деталь была тщательно взвешена, выверена и получила свое отражение в плане. Такой план в окончательном виде чем-то похож на сложнейший кроссворд, в котором различные действия
