Он прошел через весь вагон и сел напротив Субботина.
— Не возражаете? — спросил он, уже усевшись.
Субботин рассмеялся:
— Весь вагон — ваш…
Пристально смотря на Субботина и поглаживая усы, старик мрачно сказал:
— Недавно весь мир был наш, а потом… — Он замолчал и подмигнул Субботину.
— А что же случилось потом? — улыбаясь, спросил Субботин.
— Вы служили в армии?
— Да.
— Офицер?
— Да. Обер-лейтенант. А что?
— И вы еще спрашиваете у меня, что случилось потом! Это вы мне должны сказать, а не я вам.
— Ну, что же тут непонятного? Мы потерпели поражение.
— Что вы говорите! — Старик, прищурясь, смотрел на Субботина. — А я думал, мы победили.
Субботин пожал плечами и с обиженным лицом стал смотреть в окно, за которым пролетал аккуратненький пейзаж.
— Вы, случайно, не из нового начальства? — со злостью в голосе спросил старик.
— Нет-нет. Я всего-навсего инженер.
— Вы говорите по-немецки, как американец.
— Ничего не поделаешь — знак времени. Ведь приходится с ними работать.
— Послушайте… — Старик доверительно наклонился к Субботину. — Скажите мне, почему здесь у нас, в западной зоне, так ведут себя по отношению к русским, будто победили не они, а мы? Что, по-вашему, русские дураки и будут с этим мириться?
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Ах, не понимаете? — Старик проворно выхватил из кармана газету. Развернул ее. — Вот… Не хотите ли почитать?
— Нет. Я стараюсь газет не читать.
— Ага! А почему? Нет, вы обязаны читать, если вы действительно воевали! Вы же правду ногами узнали, пока до Германии добежали? Тут… — старик ткнул пальцем в газету, — тут про восточную зону пишут так, будто русские — папуасы. А у меня родной брат от русских землю там получил. Тут пишут, что русские только и знают, что расстреливают немцев. А брат пишет, что его дочка пошла учиться в институт в Берлине! Но даже не в этом дело. Брат пишет, что все было бы хорошо, да с Запада к ним все время засылают провокаторов, которые поджигают крестьянские дома, убивают активистов, лишают людей покоя. Кто это делает? Вы можете мне пояснить — кто?
Субботин пожал плечами:
— Не знаю…
— Ах, не знаете? Ну хорошо. Тогда, может, вы, герр обер-лейтенант, объясните мне другое? Я имел ферму и клочок земли. Это принадлежало моему деду, отцу и принадлежало мне. А месяц назад пришли американцы. Они выгнали меня из дома во флигель. Они привезли рабочих и стали на моей земле строить аэродром. Вот этими руками я засеял свою землю. Всё уничтожили. Сунули мне пачку оккупационных марок и приказали: сиди тихо, а то будет плохо. И вот я третий раз еду в Мюнхен. Езжу искать правду. А меня гонят в шею. Русские гонят? Нет! Гонят немцы. Новые наши правители и начальники. У кого же тогда просить защиты? Может быть, у русских? А? Ведь такого безобразия в нашей жизни никогда не было! Никогда! Почему русские не посылают сюда своих поджигателей? Я бы им сам показал, что жечь. Пожалуйста, ангар, построенный на моем лугу. — Старик махнул рукой. — Да мало ли что еще…
— Наверное, русские такими делами не занимаются, — задумчиво сказал Субботин.
— Ну да, они заняты другими делами. Брат пишет: “Продавай ферму и переезжай ко мне. Получишь землю, и будем вместе работать”. Но, оказывается, что я уже не могу продать свою ферму!
Поезд подходил к Мюнхену. Субботин попрощался со стариком и направился к выходу. От этого случайного разговора ему стало легче: нет-нет, мистеры, никакие поджигатели не помогут вам создать дымовую завесу для прикрытия ваших грязных делишек в Германии! Простые люди прекрасно все видят и понимают…
Гарц ждал Субботина. Не ответив на его приветствие, он раздраженно спросил:
— Почему так долго?
— Я ехал поездом.
— А что с автомашиной?
— Господин Барышев уехал на ней еще вчера.
— Куда? — Гарц злился все больше.
— Он мне о своих делах не докладывает.
— Должен докладывать! — Гарц стукнул кулаком по столу. — Мне, кстати сказать, непонятно, господин Скворцов, почему вы не ставите меня в известность о том, что происходит в школе.
— Все, что касается дела, вы знаете.
— А я имею сведения, что Барышев вам все время мешает.
— Я просто не обращаю на это внимания. Главное для меня — дело.
Гарц сделал запись в блокноте.
— Хорошо. Я приведу в чувство этого господина.
— Когда начнем заброску агентов? — спросил Субботин.
— Что вас волнует? — насторожился Гарц.
— Меня волнует, что курсанты до сих пор не имеют практического представления о парашютных прыжках. Хотя бы за три — четыре дня до заброски их надо перевезти на аэродром и несколько раз сбросить с парашютом.
— Но их этому в школе учат?
— Мистер Гарц, не знаю, как вы, а я два раза прыгал с парашютом. Когда нужно было в первый раз шагнуть в бездну, все, чему меня учили, вылетело из головы. Как прыгнул, сам не знаю.
Гарц задумался:
— Хорошо. Подумаем. А теперь — дело особое. Кто из ваших курсантов производит наиболее выгодное впечатление?
— Герасим Барков, — мгновенно ответил Субботин.
Гарц записал фамилию и сказал:
— Он пойдет в Россию особым путем — будет Колумбом этого пути. Человек он храбрый?
— Готов на все.
— Физически сильный?
— Атлет.
— Прекрасно. Специально им теперь и займитесь. Школу дней на десять придется оставить. Завтра привезите сюда вашего храбреца: будете готовить его к путешествию.
46
На другой день Субботин привез в Мюнхен Герасима Баркова.
Они прошли к Гарцу, и тот буквально вцепился в курсанта: вопрос следовал за вопросом. Барков выдержал этот натиск спокойно, отвечал коротко, точно и даже немного лениво. Субботин заметил, что Гарц не выдерживает ледяного взгляда курсанта.
Наконец Гарц прекратил расспросы и, помолчав, сказал:
— Предстоящая вам операция организационно и технически продумана идеально. Но риск есть риск. Можно и погибнуть. Готовы ли вы к этому?
Барков усмехнулся:
— Я уж давно готов… да что-то все не погибаю.
