В кафе вошла посетительница по виду – домохозяйка средних лет, окинув помещение взглядом, задержавшимся на мне не дольше чем на игровом автомате, она перегнулась к девушке за стойкой и зашептала ей что-то. Когда шушукаются в твоём присутствие, как-то невольно начинаешь думать, что разговор касается тебя. Маленький зал показался вдруг неуютным. Я встал и направился к двери, чувствуя на своей спине укоризненные взоры. Наверное, надо было с самого начала уйти из этого переулка и уж, конечно, назначать встречу не здесь. Но, сейчас выбора не было, я вернулся в сквер и стал ждать.
Разумеется, нет нужды описывать здесь каждый мой шаг, скажу для краткости – что миновав десяток коридоров и едва не окунувшись напоследок с головой в стоячую воду, споткнувшись о какие-то булыжники, я поднялся в сухую просторную крипту с двумя рядами, поддерживавших низкий свод, колонн.
Справа от меня находились четыре саркофага из плотного известняка. Крышка одного была сорвана, под ногами валялись её обломки. Я не смог удержаться, чтобы не заглянуть внутрь. Голова, вернее обтянутый, словно ветхим пергаментом череп, с полыми глазницами и открытым, в сардонической как у греческих трагических масок гримасе, ртом; тёмные кости рук; похожие на старую пыльную паутину фрагменты савана, сквозь которые, местами выступали ребра. На стене, прямо над саркофагом была вырезана латинская эпитафия, но разобрать скорбную надпись не представлялось возможным. Чьи останки лежали предо мной? Судя по небольшому росту – женщина или отрок, но тут я вспомнил средневековые доспехи. Несмотря на своё неспортивное сложение и очки, я, возможно, показался бы богатырям прошлого Голиафом. А, Пипин Короткий… Нет, только истинный ученый, промокнув до нитки, один в холодном подземелье, забыв о цели путешествия, станет размышлять об основателе династии Каролингов! Я не спеша двинулся дальше. Пол из тёсанных, хорошо пригнанных плит покрывал порядочный слой пыли, которая поднимаясь вверх при каждом неловком движении, курилась в луче фонарика призрачными силуэтами. Поминутно под ногами скрипела какая-то труха. Эти звуки, сливаясь с гулким стуком шагов, многократно отраженные стенами, долетали, словно со стороны, откуда-то из чёрных провалов ниш, заставляя то и дело замирать моё сердце. Центральный неф был почти свободен, если не считать полдюжины блоков, вывалившихся (должно быть при разрушении базилики) из перекрестий свода. У противоположной стены за колоннами, целый ряд каменных гробов, с крышками и без. Однако меня интересовало другое. Ага! Впереди, в створе двух пилястр чернел неширокий проём. Мне пришлось согнуться пополам, чтобы проникнуть в крошечный покой, посередине которого одиноко стоял саркофаг, такой же, что и те, в зале с колоннами. Крышки не было, не оказалось в нём и останков или какой-либо ветоши. Только та же нетронутая пыль, как и везде. Отдельное от основного некрополя местоположение не оставляло сомнений в том, чьё печальное пристанище находится передо мной. Но всё же, я внимательно осмотрел массивные, покрытые резьбой, стенки, и слева от герба без особого труда, прочитал имя – Гертруда. Сомнений не осталось. Но, что узнал я нового, пробродив добрых два часа в подвале, набив столько шишек и наглотавшись пыли? Устроившись на небольшом приступочке в углу, я откупорил бутылку вина, которую предусмотрительно захватил с собой. Конечно, размышлял я, захоронение могло стать жертвой грабителей, но должно сохранится хоть что-то, ведь не забрали же они кости. Я ещё раз оглядел пол вокруг себя. В первом зале, возле открытых гробниц, здесь и там валялись иссохшие человеческие останки, тут, только осколки разбитой крышки. Если утопленницу не нашли… Исключено! Зачем тогда это помещение и саркофаг? Уж не ходит ли, в самом деле, тело несчастной в тёмном лабиринте под замком? Мысль, вызвавшая бы в иной обстановке улыбку, здесь вовсе не показалась мне забавной. Сознание говорило об абсурдности подобного предположения, а между тем, луч фонарика, на всякий случай, шарил по углам. Моё воображение разыгралось не на шутку и в этот момент в круг света попала, прислонённая к стене, плита, с вырезанным символическим изображением смерти, спешащей к молодой женщине, застывшей в молитвенной позе. Чтобы лучше рассмотреть рельеф, я поднялся и тут, чья-то рука легла мне на плечо.
Иногда я задаю себе вопрос – не было ли ощущение тревоги предчувствием беды, что буквально нависла над моей головой. Но нет! Это сейчас, по прошествии времени, мне становится не по себе от осознания той страшной опасности, тогда же всё произошло слишком быстро. Шарахнувшись в сторону, я выпустил от неожиданности фонарь, а дальше… Дальше – звон разбившегося стекла и темнота, которую трудно описать. На память приходит, как тетка с горничной Лоттой тащат меня, шестилетнего за локти по коридору.
– Простите… Умоляю… – кричу я, вырываясь. Под моими каблуками гармоника ковровой дорожки... Потом, зажмурившись и бормоча угрозы в адрес прислуги, упрямо колочу ногами неподдающуюся дверь. Никакие силы не заставили бы меня открыть глаза в тёмном чулане. Выбившись из сил, я замолкаю, чтобы перевести дух и слышу как за дверью шуршит накрахмаленный фартук горничной. Но разве можно сравнить тёткин чулан – суеверный кошмар моего детства и могильный мрак, заброшенного склепа.
Придя понемногу в себя, я прислушался. Ничто кроме моего прерывистого дыхания не нарушало тишины. Повернув голову в ту сторону, где только сейчас находился некто, чьё ледяное прикосновение ещё ощущала моя шея, я медленно присел и начал осторожно шарить вокруг себя в пыли. Довольно скоро пальцы нащупали фонарь, но лампа его оказалась разбита. Тут только понял я весь ужас своего положения. Спичек у меня не было. Дорогу без плана найти невозможно. Звать на помощь – я глубоко под землей, сверху развалины базилики. Даже если маленькая Трудхен уже проснулась и прыгает там, среди лопухов, она не услышит моего отчаянного вопля. К тому же, ни одна живая душа не знает где меня искать, да и хватится ли кто-нибудь... Правда, я немного слукавил, в те, первые мгновения после катастрофы, мысли мои были не об этом. Всё также стоя на коленях и опираясь на левую кисть, я дотянулся правой до приступка, на котором столь беззаботно попивал вино, всего пару минут назад. Вокруг, ни шороха, ни движения. Моя ладонь поднималась по стене сантиметр за сантиметром. С бьющимся сердцем, готовый отпрянуть в любую секунду, я весь обратился в осязание, мозг фиксировал каждую трещину, мельчайшую выбоину в камне. Но вот! Или мне показалось? Действительно, пальцы коснулись металла – кованного крюка, одного из тех, на которых некогда подвешивали, до окончательного высыхания, набальзамированные останки усопших.
Волей рока за этот кронштейн зацепилась моя жизнь и его прочность, отнюдь не давала повода оптимизму. Наверное, впервые, испытав чувство полного отчаянья, я попробовал крикнуть, но непроглядная темень захохотала мне в лицо зловещим эхом.
Ещё лишь раз ощутил я подобное состояние – когда с подгибающимися коленями покинул зал суда. Адвокат объяснял что-то, стараясь ободрить, но до меня, словно громом оглушённого, приговором, с трудом доходило значение его слов:
– Имели место отягчающие вину обстоятельства… Потеря фрейлейн Ангальт для литературы… Сыграло роль мнение владельца замка… Вы пытались скрыться… Господин барон, считал романистку в некотором роде тоже своей собственностью… Господин барон очень сердит… Орудия преступления… Улики… Закон…
Всё так, только это было позже, а узнай я в подземелье, что опять увижу, пусть даже сквозь тюремную решетку, лица друзей – папаши Штера, фрау Марты, маленькой Трудхен (я уже не сердился на неё за выходку с тазом)... Милая, милая Трудхен (кажется, я произнёс имя девочки вслух)... А фрейлейн Ангальт? Думал ли я о романистке? Да, и мысли о ней – причине всех моих несчастий настолько выводили меня из себя, что занятый ими во время второй или третьей, или… неизвестно какой попытки пересечь на ощупь крипту, я сделал неверный шаг, чуть не проломив себе голову. Боль остудила мой пыл и, решив не вспоминать беллетристку, я дал себе слово задушить развратную бабу, если конечно когда-нибудь выберусь к людям.
Уже в тюрьме, мне пришло в голову, что ни один мало- мальски достоверный источник, ничего не сообщает о внешности несчастной Гертруды. Какая она была, кто
