Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды

новый неостановимый передел. Залоговые аукционы были сомнительны? Так сделайте, чтобы общество согласилось с их последствиями, договоритесь с владельцами о политической цене возмещения – и тут уж используйте какие хотите механизмы давления. Нет; вместо этого на глазах у восхищенной публики был уничтожен «ЮКОС», а самые лакомые кусочки выковыривали так беззастенчиво, как даже участники залоговых аукционов себе не позволяли делать. Во всяком случае, никто из них не получал личный кредит в полтора миллиарда долларов у Сбербанка – в воскресенье и не регистрировал подставную компанию по адресу тверской рюмочной – как это было во время аукциона по продаже «Юганскнефтегаза».

А после… после как раз и произошел раскол в элитах. Не из-за какого-то там Ходорковского. А из-за вполне конкретной собственности в особо крупных размерах. Силовики сразу стали тянуть одеяло на себя; так называемые либералы остались ни с чем. Они надеялись достроить «Газпром» «Роснефтью», переварившей «Юганскнефтегаз»; не тут-то было: силовики ни в какой «Газпром» не пошли и начали готовить спешную приватизацию «Роснефти». Нетрудно догадаться, с какой целью и в чью пользу. Либералам пришлось в срочном порядке покупать у товарища Абрамовича «Сибнефть»… Точнее, у тех товарищей, по чьему поручению Абрамович «Сибнефтью» совладел. Среди прочего, у Березовского. И друга его Бадри Патаркацишвили. Стоило ли ломать Ходорковского, чтобы в итоге платить Березовскому? Сомневаюсь. И думаю, что не я один.

Не буду говорить о том, что после такого беззастенчивого передела новые силовые приватизаторы попали в ловушку, которую сами же себе и расставили. Они не могут позволить себе потерять власть. Без нее у них отберут то, что они отобрали у других с ее помощью. Поэтому Путин постоянно говорит о том, что на третий срок не пойдет, а они делали, делают и будут делать все, чтобы он остался. Чтобы – как честный человек и офицер – не смог позволить себе уйти. То есть постепенно и постоянно расшатывают внутреннюю и внешнюю ситуацию.

Не везет нам с 25 октября. Причем уже не в первый раз.

От русского марша к русской любви

На неделе между 30 октября и 5 ноября. – Саддам Хусейн приговорен в Багдаде к смертной казни. – Комитет Госдумы по строительству предложил отменить пороговую явку избирателей. – В Москве планировался Русский марш, но был отменен в последнюю секунду.

Вечный сюжет. Власть хотела как лучше. Переменила советский праздник Седьмого ноября на русское торжество ноября Четвертого. Но наполнить новым смыслом не успела (может быть, и не могла, однако то вопрос отдельный). Произошел типичный перехват темы; старую дату тут же начали насыщать новыми смыслами отмороженные националисты; некоторые из них действительно радели об отечестве, но большинство срывалось в беспримесный нацизм. Долой Европу! долой инородцев! долой, долой, долой! А что не долой? что – даешь? Даешь Россию для русских. Уже в прошлом году Четвертое ноября с трудом удержалось на грани скандала; показывать по телевизору бурное шествие крайне правых было не велено, но слова из песни не выкинешь. На экране почти ничего не было, но в жизни-то было!

Нынешней осенью ситуация обострилась еще сильнее. Шествие Русского марша неизбежно наложилось бы на фон Кондопоги, на антигрузинскую истерику, которой обернулся конфликт с правительством Саакашвили, на калмыцкие дела; запрещать было страшно, разрешать невозможно. Тупик. Несчастные московские правители, в ведении которых находится марш, всячески тянули и лавировали; в конце концов стало ясно, что отступать дальше некуда. Лужкову пришлось наложить вето, выйти в эфир и взять ответственность за объявленный вердикт на себя. За что ответственность? За то, что марш все равно попытаются провести. И за то, что сопротивление маршевиков придется жестко подавить. Такими вот политическими радостями обернулся день, который должен был стать символом национального согласия, исторического примирения.

Не хочется повторяться и вновь напоминать об идейном вакууме нынешнего режима, о менеджерском прагматизме, возведенном в опасную степень. Писать о том, что постмодернистская стилизация общенациональных ценностей, не имеющих реального общественного значения, неизбежно ведет к карстовым пустотам смысла и гарантированным провалам внутренней и внешней политики. Говорить о закономерности полученного результата: ничем другим эксперимент с Четвертым ноября в нынешних исторических обстоятельствах обернуться и не мог. Но сколько можно повторять одно и то же? Ничего же от этого не меняется, только сотрясаем воздух. Лучше скажем о другом. И о других.

Кто сегодня противостоит Правому маршу? Правильно, власть. Но мы же договорились, что она – если говорить не об отдельных людях, а о системе в целом – идеологически никакомыслящая; шествие запрещено ею не столько потому, что нацизм гнусен, сколько потому, что марш общественно опасен. Может привести к беспорядкам. Особенно после всех памятных неприятностей на национальной почве. Риски надо минимизировать; ну-ка, Лужков, покажи им. Лужков показал. Но это никакое не противостояние; это обычная санация общественного порядка. А кто же именно противостоит крайне правым, то есть твердо стоит против? Кто и на каких основаниях отвечает маршевикам «нацизм не пройдет»? Правильно, левые активисты. Для которых Четвертое ноября не торжество, поскольку русское, а Седьмое вполне себе праздник, поскольку советский. Национализму нет, потому что коммунизму – да. От уродства нас обороняет безумие, а от безумия – уродство. Два минуса готовы сойтись на московских улицах и площадях в ближайшую субботу; но минус на минус в истории никогда не дает плюс.

Некому поддерживать ровное горение здорового патриотического чувства, которое заключено прежде всего (если не исключительно) в любви к своему, а не в патологической ненависти к чужому. Здоровое патриотическое чувство не помешает обличать русский фашизм – если он есть, но никогда не позволит уравнять в правах обостренную любовь к отечеству, его истории, культуре, языку – и агрессивный национализм. Как это делают левые.

Для здорового патриотического чувства русский нацизм гораздо худший враг, чем для новых левых. Потому что дискредитирует саму мысль о нормальности национальной гордости, которую не следует путать с гордыней. И отвлекает общественные силы от решения куда более насущных задач. Есть, например, такая важная патриотическая задача, как защита ключевых школьных предметов – языка и литературы – от постоянных технократических попыток понизить их статус, урезать количественно. Последняя попытка предпринята только что: в недрах Департамента государственной политики и нормативно-правового регулирования в сфере образования подготовлен проект документа, согласно которому выпускное сочинение перестает быть обязательным предметом. То есть, называя вещи своими именами, читать русскую классику школьнику не нужно. Достаточно ознакомиться с краткими пересказами сюжетов. Между тем именно через преподавание родного языка и родной словесности самовоспроизводится основа национальной традиции, транслируется сгусток смыслов, питающих эту вот цивилизацию, выделяющих ее из ряда других – и в то же время адаптирующих к общемировым ценностям.

Объединиться для защиты родной словесности куда полезней и куда разумней, чем объединяться за или против Правого марша. Потому что любовь к русскому началу здоровей и ненависти крайне правых к инородцам, и ненависти крайне левых к этой ненависти. И если мы сумеем объединиться на такой почве, вопрос о том, что делать с Четвертым ноября, отпадет сам собой. Ничего не делать. Читать «Бориса Годунова» и «Юрия Милославского» – хорошие книжки про времена Смуты! – и думать над ними как следует.

Непрочитанный Солженицын

На неделе между 6 и 12 ноября. – Солженицын выпустил первый том своего прижизненного Полного собрания.

На этой неделе прошла пресс-конференция, во время которой публике показали ролик с обращением Солженицына к читателям, объявили о начале выхода тридцатитомного собрания сочинений русского классика и даже предъявили первые три тома. Ранняя проза и «Август Четырнадцатого». Тираж характерный. Три тысячи экземпляров. Издатели не могут позволить себе роскошь быть альтруистами и романтиками; они ориентируются на ближайший спрос. Потом, разумеется, будут допечатки; но стартовая отметка весьма и весьма характерна. И если применительно к малой прозе она не кажется ужасающей – в конце концов, «Один день Ивана Денисовича» и рассказы входят в школьную программу, переиздавались в последние годы множество раз, – то касательно «Августа» ставим жирный знак вопроса. Потому что подчеркнуто русский, на чей-то радикальный взгляд даже националистический писатель Солженицын своей эпопеей «Красное колесо» вводит нас, наше историческое мышление в европейские рамки, встраивает в