области живота откинули его тело назад. Скатившись с косогора вбок, к болоту он снова услышал два выстрела, свинец картечи свистел где то на головой, сбивая хвою с лиственниц. Немного погодя выстрелы прогремели снова, потом еще, и еще. Безумная боль пронзила все тело, Семен еще попытался встать, но ноги не держали его, он скатился еще ниже, в холодную жижу болота, приподнялся, и увидел как из тумана появилась высокая фигура Мишки. Тот шел спокойно, не спеша, он явно думал, что этими выстрелами его зовут в лагерь. Мерно опускался и поднимался шест, геолог шел не рискуя, пробуя почву перед собой, а Семен уже видел как в его сторону повернулись ружейные стволы.
— Мишка!.. Уходи!.. — Сквозь боль хрипло прокричал Астахов, Соломин!..
И тут же выстрелы разрезали мертвящую тишину…
Астахов вскочил со своего скромного ложа весь в поту, сердце билось как загнанный зверь, в ушах звучал собственный крик. Несколько секунд он приходил в себя, потом вытер рукавом холодный пот со лба.
«Это ж надо такому присниться?! Как наяву! Словно сам там был. Что же это такое? Сон? Но ведь… Да! Начальника экспедиции действительно звали Соломин, Михаил Соломин, Мишка!»
Астахов сразу вспомнил этого высокого, мощного, на редкость красивого парня с белоснежной, обезоруживающей улыбкой. Семен тогда только поступил в институт, а Соломин уже кончал его. Этот парень был любимцем всего института, на него возлагали большие надежды. Именно поэтому бесследное исчезновение троих геологов вызвало столь большой резонанс в стенах родной «Альма Матер». Да, и еще ведь с ним был сын декана кафедры пентографии Бутенко. Редкое у парня было такое имя… Богдан!
Это воспоминание совсем обескуражило его. Но обдумать все до конца ему не удалось. Где-то совсем рядом уже наяву грохнул выстрел, и этот резкий звук окончательно вернул Астахова с небес на землю. Подскочив с лежанки он первым делом перехватил за ошейник рванувшуюся было на знакомый звук лайку.
— Тихо, Найка, тихо! Лежать! — шепнул он на ухо недоумевающей собаке. А совсем рядом, где-то за скалой знакомый голос радостно прокричал: Ого-го!
Так бурно радовался жизни Степаныч, потрясая над головой серой тушкой здоровущего зайца. Подстрелил он его буквально в поле видимости от места их ночевки, и совсем недалеко от Астахова.
— Зверье тут просто кишит, — сообщил артиллерист, вернувшись к костру и жестом победителя бросая на землю зайца. — Видел лося, но далеко, какие то зверюги вон туда прошли, — он махнул рукой в сторону скал, — не то горные бараны, не то козлы. А этот дурик прямо из под ног брызнул, чуть не наступил на него.
— Ну, это будет у нас на обед, — распорядился Золотов, уже свежующему зайца Василию.
Завтракали остатками кабарги, ели много, жадно, допили бульон. Все это время и Золотов и полковник поглядывали на небо. Туч не было, но какая то странная пелена прикрывало солнце, рассеивая его свет. К тому же вставало оно за скалами, придавая всей местности нереально-фантастический вид. Тени, падающие от скал, играли всеми тонами полусвета от багровокрасного, до нежно-лилового.
— Дождь что ли собирается, не пойму, — сказал встревоженный Золотов.
— Да, что-то странное, давит все, — согласился полковник потирая левую сторону груди. — Надо бы скорей отсюда рвать когти.
Уже через пять минут они выступили в дорогу. До основной горной гряды было рукой подать, и вскоре они подошли к сильно выветрившимся под воздействием жары и холода, но еще по прежнему могучим скалам. Многоцветное панно лишайников украшало серые, расслаивающиеся камни. На взгляд Степаныча высоту эта гряда не превышала двухсот метров. Полковник единственный среди них имел раньше дело с горами, больше того, имел некоторую альпийскую практику. По сравнению с Афганскими громадами этот хребет был просто детски развлечение для скалолазов. Минут пять они стояли у подножия, разглядывая это новое препятствие, затем Золотов спросил: — Ну и как же мы переберемся через эти скалы?
Степаныч уверенно показал на одну из расщелин.
— Надо попробовать вот здесь. — и первый начал карабкаться вверх.
Расщелина и в самом деле оказалась проходимой, хотя временами приходилось карабкаться почти что по отвесным стенам. Хуже всех с этим справлялся бедняга повар. Порой он просто умирал от страха, чувствуя под немеющими ступням многометровую высоту. Остатками самоуважения Василий сдерживал себя от того, чтобы просто не сесть на какой-нибудь крепкий камень, вцепиться в него и заорав во всю глотку никуда больше не идти. Главное, что двигало в этот момент поваром — чувство долга перед остальными членами группы.
Взобравшись на большую плоскую площадку они на несколько минут остановились отдохнуть.
— Ни веревки, ни фига нет, — с некоторой досадой в голосе сказал полковник. — При случае и подстраховать нельзя. Леер от лодки отрезать? Да нет, он короткий.
— А ты где так научился по горам лазить, прямо как снежный барс? поинтересовался Золотов.
— В Афгане, где же еще. В старлеях еще корректировщиком ходил, по двое суток по скалам ползал, да не по таким. Гиндукуш, это вам не эти камушки, — говоря это артиллерист пристально вглядывался в оставшуюся позади долину. — Что-то не нравится мне эта туча.
Все взглянули туда, куда смотрел Степаныч. Действительно, с противоположного края долины неестественно быстро наползала черная туча с оттенками густой синевы в подбрюшье.
— Надо подняться на вершину до того, как пойдет дождь.
Словно в подтверждение этих слов над их головами с карканьем пролетели с десяток воронов. Они уже начали карабкаться вверх, когда повар вдруг испуганно закричал и отбросил в сторону свой спиннинг. Прежде чем тот исчез в расщелине полковник успел заметить голубоватое пламя на самом кончике удилища. Ни кто еще не понял что произошло, как сам полковник услышал какой то легкий треск и почувствовал как зашевелились на голове его волосы.
— Полковник, горишь! — вскрикнул Золотов, показывая пальцем куда то за спину артиллериста. Тот оглянулся назад и увидел что ствол его ружья покрыт голубоватым свечением. Степаныч рассмеялся и весело воскликнул: Дурачье, это же огни святого Эльма! Док, а ты ведь сам горишь!
Действительно, опешившие спутники увидели, что волосы Андрея словно попали в разряд высоковольтной дуги и светились интенсивным бело-голубым пламенем. При этом на лице доктора застыла глуповато-растерянная улыбка. Когда статический заряд переполз на его очки он поспешным движением сорвал их, потушил и необычное свечение. Вскоре голубой огонь сиял над всеми металлическими предметами: котелком, фляжкой, пряжками ремней.
— Пошли вперед, надо подняться на вон ту площадку, — полковник ткнул рукой вперед. — там места побольше. По всем приметам гроза будет сильная, я в Афгане только два раза видел эти огни, хреновая это примета, ребята!
Они уже начали карабкаться вверх, когда доктор показав куда-то вниз воскликнул: — Смотрите!
Внизу, метрах в трехстах от них вдоль гряды скал торопливо двигалась человеческая фигурка с объемным рюкзаком за плечами, торчащим вверх стволом ружья и собакой на поводке. У всех пятерых возникла только одна мысль выраженная вслух Василием:
— Семен?
— Ну, а кто же еще, — сквозь зубы процедил Золотов, и с нехорошим прищуром взглянул вверх на Степаныча. Лицо у полковника будто окаменело, но в душе у него словно оборвалась какая то струна, и холодок безнадежности прокатился по телу мертвящей волной. Артиллерист был уверен что они оторвались от этого ненормального охотника, и вдруг такой удар. Отвернувшись он молча начал карабкаться дальше, чувствуя неприятную ватную слабость в ногах и руках.
«Так и навернуться можно», — подумал он, нашаривая руками очередной уступ на скале. И сразу же возникла другая, предательская мысль: «А может так и лучше?». На его счастье, или несчастье, но долго раздумывать над этим вопросом ему не пришлось. Они продвинулись совсем немного, когда их настиг первый удар ветра.
24. Гнев богов
