видел Василия, живого, полного, веселого, в громадном белоснежном колпаке и переднике. Он разносил дымящиеся шашлыки, но сколько не обращался к нему Золотов, сидевший в главе стола перед пустой, белоснежной скатертью, как ни протягивал руки, но личный шеф повар игнорировал своего хозяина, лишь бормотал: «Счас, еще немного подождите, вам не готово», а сам уходил куда то вдаль, лишь мелькал в толпе его белый колпак. Финансист присмотрелся, и увидел среди фраков и смокингов на другом конце стола странную троицу в камуфляже: Игоря, Андрея, и почему то Пашу. Именно им и прислуживал сейчас Василий, выставляя на стол перед друзьями одно блюдо за другим. Золотова поразило то, что лица обоих утопленников был неприятно зеленоватого цвета, а к щекам доктора еще и присох речной песок. Андрей поднял голову и, не переставая жевать, с ухмылкой глянул на бывшего хозяина сквозь треснувшие очки своими рыбьими глазами. Зеленая рука его протянулась вперед, через весь стол, и финансист увидел перед самым своим носом аппетитно зажаренную куриную ножку. Светлокоричневая кожица еще дымилась, с желтоватой косточки на стол капал жир…
Именно на этом самом месте Золотов и проснулся. Странное смешение аппетитной пищи и жутких лиц покойников настроили его на дурной лад. Погода же подпортила настроение финансиста еще больше. Словно дождавшись его пробуждения закапал мелкий, противный дождик.
— Ну вот, только этого еще не хватало, — пробормотал Золотов, с досадой разглядывая низкие, серые облака. От вчерашней жары не осталось и следа, в тайге все примолкло: птицы, шум деревьев, даже комары жужжали как-то вяло, количество их явно поубавилось, только самые голодные еще пытались атаковать незваных гостей тайги.
Почти одновременно зашевелились и оба спутника Золотова. Полковник с ходу выругался, и потирая лицо руками сразу пояснил: — Галушки сейчас во сне ел. Теща моя бывшая классные галушки делала.
— А у тебя жена что, хохлушка была? — зачем то спросил финансист, разглядывая болезненно искривившееся лицо Паши.
— Ну да, — подтвердил полковник. — C Полтавы.
— Хохлушки, вроде бы, хорошие жены, что ж твоя то от тебя ушла?
— Все они курвы, одного племени, Иудиного.
Лишь после этого ненужного диалога Золотов спросил Пашу о главном: — Ну как нога?
Тот еще больше сморщился и отрицательно помотал головой. Он не поднял на хозяина глаза, но Золотов и так видел, что в них плещется боль и чувство вины, его, Павла, вины перед ним, своим хозяином. То, что шофер давно причислил его к лику святых и разве что не молился, стало для миллионера привычным. Но чтобы вот так чувствовать себя виноватым в том, в чем винить его нельзя, это и для Золотова было открытием. Финансист подошел к гиганту и похлопал его по плечу.
— Ничего, Паша, дойдем, не бойся.
Но уже через час Золотов был готов взять свои слова обратно. Хромой великан жутко тормозил их продвижение вперед. При каждом шаге из груди его вырывался стон, самодельный костыль скользил по мокрой траве, особенно на склоне, и Паве часто падал, поднимаясь лишь с помощью друзей. Все трое уже изрядно промокли, но несмотря на это на привалах Степаныч почти не сидел, то поднимался на вершины сопок и оглядывал окрестности, то уходил назад и пытался подстеречь Астахова.
— Что за тайга, а? Ни ягод, ни грибов! Одна трава да мох, возмутился он во время одного из редких своих привалов.
— Какие тебе еще грибы? Рано еще, — удивился Золотов, — у них тут еще считай что весна.
— Да? — полковник взглянул на серое небо и недовольно сплюнул, — а по погоде так осень уже.
К обеду они уперлись в невысокий, скалистый хребет. Пошедший на разведку полковник вернулся с неутешительными новостями.
— Слева мы ее не обойдем, там еще одна небольшая река, но течение в ней, не дай боже. Снесет к чертям.
— Прийдеться подниматься здесь, — сказал Золотов, кивая на более или менее пологий склон.
— А Пашка как?…
— Поможем, — прервал его финансист.
Степаныч пожал плечами, а потом сообщил еще одно неприятное известие.
— Семена видел.
— Где?
— Да недалеко отсюда, вон на той сопке. Он мне даже рукой помахал, сука!
— А что ж ты не стрелял?
— Да ты что?! Там метров триста было. Я бы и ружья поднять не успел, от него бы уже и след простыл. Гонит он нас как загонщик волков. Хоть бы пристрелил, что ли.
— Все таки странно, — согласился Золотов. — Он сто раз мог нас перестрелять, а все что-то медлит?
— Ничего странного, просто хочет чтобы мы перед смертью дольше помучились, вот и все.
Этот склон они преодолели довольно быстро. Но картина, представшая перед ними с вершины скалистой гряды, повергла их в шок. Буквально вплотную к ней стояла вторая скала, почти зеркальная копия первой. Степаныч присвистнул и спросил: — А вдруг там за ней еще таких штук десять? Мы их так до Рождества будем штурмовать.
Золотов в это время смотрел назад. Ему показалось, что за деревьями в полукилометре от них мелькнул и исчез силуэт человека, и это очень неприятно поразило его.
— Ладно, пошли. Если будем стоять, то не только что до Рождества, а до святого причастия не успеем.
Спуск для больной ноги Павла оказался еще более болезненным чем подъем. Но посидев с полчаса у подножья, тот первый упрямо начал карабкаться вверх. Сначала все шло хорошо, но у самой вершины им попалась небольшая отвесная стена, высотой всего то чуть больше двух метров. Они в очередной раз передохнули, потом начали штурмовать и ее. Стоя на одной ноге Паша подсадил сначала Золотова, потом полковника. Но вот выбраться сам он уже не смог. Лишь теперь его попутчики поняли насколько выдохся их молчаливый спутник. Попытка затянут Павла на площадку за руки не удалась.
— Давай я его подсажу снизу, а ты его тяни отсюда, — предложил тяжело отдувающийся полковник.
— Ладно, попробуй, — согласился финансист, уставший не меньше обоих своих спутников.
Этот метод подъема оказался более успешен. Полковник в роли подъемника, а Золотов в роли башенного крана все же справились с неподъемной тушей шофера.
— Давай руку, — предложил Золотов полковнику, но тот только отмахнулся.
— Сам залезу, не инвалид еще.
— Ну как хочешь, — пожал плечами его хозяин, и поддерживая Пашу начал спускаться вниз. Степаныч остался на небольшой площадке один, на самом деле он уже смертельно устал, но привычка «держать марку» во всем и всегда и сработала против него.
Но за отдыхом его наблюдал не только старый ворон на вершине покореженной пихты, но и Семен Астахов. Все это время он шел позади столичной троицы, и теперь с вершины скалистой гряды разглядывал за странным способом передвижения своих гостей. По прямой от Астахова до Степаныча было метров двести, не больше. В первый раз за все это время артиллерист остался без оружия, и Астахов отметил это особо. Некоторое время он думал, но искушение было слишком велико. Когда полковник встал и повернулся к скале чтобы преодолеть это последнее препятствие, Астахов тщательно прицелился в его голову, затем поднял прицел чуть выше и выстрелил.
Пуля с визгом влепилась в камень сантиметра на два чуть повыше головы артиллериста. Тот отшатнулся назад, затем повернулся и увидел на соседней вершине, совсем рядом, человека с поднятым ружьем. Кто это был не стоило объяснять Степанычу, он отшатнулся назад, уперся спиной в скалу и медленно сполз вниз. Каждая клетка его организма будто желала стать меньше, незаметней, просто невидимой, растечься по этим камням и слиться с ними. А Семен все целился, и полковник чувствовал словно на лбу его появились расходящиеся круги мишени. Не в силах бороться с этим чувством он прикрыл лицо ладонями и сдавленно крикнул:
— Ну!? Давай!
Время превратилось в некую весомую инстанцию, каждая секунда с чугунной тяжестью
