Поведение

цивилизацией средствами самой цивилизации.

Не менее важным моментом является заимствование (то есть кража) идеологических или религиозных концепций. Варварские вожди бывают прекрасными ораторами, умеющими произносить слова «вера», «свобода», «право», или, допустим, «шариат» — в зависимости от того, что производит впечатление на подданных и на своих противников. Варвары прекрасно умеют оправдывать варварство, причем обычно они делают это «цивилизованными» интеллектуальными средствами.

Все сказанное заставляет сделать вывод о том, что варварские культуры преступны. Так оно и есть. Варварство отличается от обычной преступности только своими масштабами. Разумеется, делишки воровских шаек или мафиози не идут ни в какое сравнение с целыми варварскими «республиками», 'независимыми государствами' и т. п., но суть их деятельности та же самая.

Особый интерес представляет своеобразная красота варварства — и, соответственно, периодически вспыхивающее восхищение части цивилизованных людей варварами. Ответ довольно прост: варварство стремится выглядеть привлекательным; это часть его политики мимикрии. Нигде не уделяется столько внимания бытовой эстетике, сколько у варваров, а их вожди обычно прямо-таки утопают в экзотической роскоши.[108]

Нетрудно заметить, что проявления варварства имеют место и в рамках цивилизованных сообществ. Прежде всего, речь идет о преступности, но не только о ней. Носителями варварства могут быть коллективы или общности людей, которые внешне совершенно не производят подобного впечатления. Более того, варварское (по сути) поведение может выглядеть подчеркнуто «культурным». Все зависит от того, как при этом используется культура. В принципе, нет ничего невозможного в том, чтобы применять любые достижения цивилизации (вплоть до самых высших) точно так же, как дикарь использует автомат, — для того, чтобы угрожать другим.

Например, 'русская интеллигенция' — как сообщество — демонстрирует на протяжении всей своей истории типично варварское поведение. Заметим, что речь не идет об интеллектуалах, или лицах, занятых высокоспециализированным трудом. Как известно, принадлежность человека к 'русской интеллигенции' не определяется уровнем образованности, квалификации и т. п. Многие типичные интеллигенты — глубоко невежественные люди. Принадлежность к интеллигенции — это прежде всего определенная позиция.

'Русский интеллигент' — это человек, решающий свои проблемы за счет того, что он доставляет обществу неприятности, хотя и не оружием, а словами. Интеллигенция ведет себя по отношению к русскому обществу (и тем более к государству) примерно так же, как скандалист в очереди: он непрерывно оскорбляет всех присутствующих, и ждет, что его пропустят вперед просто затем, чтобы он, наконец, замолчал. 'Русская интеллигенция' состоит из людей, добивающихся определенного социального статуса, материальных благ и т. п. тем же самым путем.[109] Именно такую цель имеет тотальная критика интеллигентами всех аспектов русской жизни и целенаправленное внушение русским людям чувства иррациональной вины (прежде всего перед 'российским мыслящим классом',[110] а также и перед кем угодно еще). Как правило, эта «критика» использует ряд идей, созданных на Западе (например, либеральных социально-экономических теорий), причем ссылающиеся на эти идеи лица обыкновенно не понимают смысла того, о чем они говорят: это еще один случай использования орудий, созданных цивилизацией, для борьбы против цивилизации.[111] Поэтому не следует удивляться тому, что вполне конструктивные западные идеи приобретают в России некую 'разрушительную силу': они используются для заведомо деструктивных целей.[112]

,

Примечания

1

Акт понимания переживается примерно так: 'Я-то думал, что это все одно и то же, а, гляди-ка, есть разница!'

2

И полная темнота, и слишком яркий свет не позволяет ничего видеть. Так и 'слишком ясное' понимание чего-то ничего не позволяет различить.

3

См. сказанное выше о простых действиях.

4

Эта способность, однако, ограничивается извне целым рядом факторов — начиная от 'объективных обстоятельств', включая физическую невозможность совместной деятельности (например, различное местонахождение), а также разного рода коммуникационые барьеры (если люди говорят на разных языках), и кончая разнообразными историческими и культурными ограничениями (если они принадлежат к различным конфликтующим группам, — скажем, национальным или религиозным). Кроме того, в любом обществе имеются определенные отношения, которые практически никем не контролируются. Эти отношения, как говорится, складываются сами собой, помимо сознательных решений людей. Ниже мы рассмотрим это подробнее.

5

Классификация совместной деятельности по указанным призакам является широко распространенной и часто воспроизводится в социологической литературе. Изложение можно найти, например, у П. Сорокина ('Система социологии', Т. I, гл. 5, § 2). Однако интерпретация классифицируемого поведения сильно различается. (Ср., напр., понимание смысла односторонних и двусторонних отношений у Сорокина и здесь).

6

Коллектив — отнюдь не то же самое, что 'контактная группа'.