Послание к Римлянам

мы не любим Его всею своею силою. Грех — это бунт человека против Бога, свержение Бога с престола и водворение туда себя. Фактически грех — это обожествление себя, безрассудное намерение занять трон, принадлежащий Богу.

Вторая мысль: эта цепочка ветхозаветных стихов создает впечатление о всепроникающем характере греха, поскольку он пронизывает каждую область человеческой личности, каждую функцию, включая наш ум, эмоции, совесть и волю. В стихах 13—17 намеренно упоминаются все части тела, например, «гортань их — открытый гроб», то есть поражена гниением и инфекцией; «языком своим обманывают», вместо того чтобы посвятить себя истине; «их губы» источают яд, как змеиные; «их уста» полны горькими проклятиями; «их ноги» всегда готовы бежать, чтобы совершить насилие, сея вокруг себя разрушение и скорбь, вместо того чтобы ходить «путем мира»; «глаза их» смотрят в другом направлении, они не почитают Бога.

Эти члены нашего тела были сотворены и дарованы нам для того, чтобы с их помощью мы служили людям и славили Бога. Вместо этого они используются во вред людям и участвуют в бунте против Бога. Такова библейская доктрина «всеобщей развращенности», которая, по моему мнению, отвергается только теми, кто ее не понимает. Эта доктрина не принимает утверждения, что человеческие существа развращены настолько, насколько это для них естественно. Такое утверждение чрезвычайно абсурдно и противоречит нашему ежедневному опыту. Не все люди пьяницы, преступники, прелюбодеи и убийцы. Более того, Павел показал, что некоторые люди способны исполнять закон «по своей природе» (2:14, 27). Нет, «тотальный характер» нашего падения подразумевает степень поражения и искажения нашей человеческой природы, а не масштаб (то есть разложение абсолютно всех ее составляющих). Как кратко выразил эту мысль доктор Дж. И. Пакер, с одной стороны, «никто не падает так низко, как мог бы», а с другой стороны, «никто не поступает так хорошо, как следовало бы»[181].

И третья мысль: приведенные здесь ветхозаветные положения как в отрицательном, так и в положительном контексте говорят об универсальном характере греха. В отрицательной конструкции говорится, что нет праведного ни одного (10), нет разуме в ающего, никто не ищет Бога (11), нет делающего добро, нет ни одного (126). В положительной — о том, что «все отклонились в сторону, все испорчены» (12а, ПАБ). Повторением одного и того же слова, как ударом молота, вбивается в сознание нужная мысль. Дважды говорится, что «все» совратились на свою дорогу, четыре раза — что «никто» не праведен, и дважды — что «ни один» не является исключением. Поскольку «быть праведным» — значит жить по Божьим заповедям, то «каким бы ни был человек— прекраснейшим, благороднейшим, образованнейшим, будь он самым большим филантропом, величайшим из идеалистов и мыслителей — все равно никто не может соответствовать нормам закона. Сколько ни опускайте планку, никто все равно не достигнет ее»[182].

Стих 19 всегда был загадкой для толкователей. Понятен его смысл в той части, где говорится, что всякие уста заграждаются и весь мир становится виновен перед Богом (196). Но как появился этот вывод? Возможно, читая эти ветхозаветные цитаты, евреи понимали, что они ничем не отличаются от нечестивых беззаконников–язычников, и поэтому суд Божий распространяется и на них. Но здесь Павел напоминает им одно известное положение: Но мы знаем, что закон [здесь имеется в виду весь Ветхий Завет в целом], если что говорит, говорит к состоящим под законом… (19 а; буквально: находящимся «в пределах» закона), то есть к ним самим — иудеям, так что они также подлежат суду. И по этой причине умолкают всякие уста, лишается смысла всякое оправдание и весь мир, поскольку он виновен, становится достойным Божьего осуждения. Эти слова, пишет профессор Крэнфилд, рисуют картину суда, где ответчик, которому предоставлена последняя возможность сказать что–нибудь в свое оправдание, безмолвствует под гнетом доказательств своей вины»[183]. Ждать уже нечего, кроме вынесения приговора и приведения его в исполнение.

Итак, вот к какому выводу неуклонно двигался Апостол. Безнравственные идолопоклонники–язычники «неизвинительны» перед Богом (1:20)[184]. Все критикующие моралисты — иудеи или язычники — также «неизвинительны» (2:1). Особый статус иудеев не отделяет их. Фактически все обитатели земли (3:19) без исключения не имеют оправдания (hypodikos) у Бога, а значит, находятся «в положении обвиняемых, лишенных права на защиту»[185]. Причина этого теперь ясна: все обладают некоторым знанием о Боге и о моральном законе (через Писание — как иудеи, или через природу — как язычники), но все игнорировали это знание и даже подавляли его для того, чтобы идти своим путем; поэтому виновны все, и все несут на себе Божье осуждение.

Поэтому, — делает вывод Павел, — соблюдением закона не оправдывается никакая плоть (20а), буквально: «делами закона» (ПНВ). Что он имеет здесь в виду? «Здесь впервые появляется ключевая фраза, — пишет профессор Данн, — значение которой для понимания мысли Павла трудно переоценить и понимание которой с трудом давалось многочисленным поколениям исследователей»[186].

Традиционное толкование фразы «дела закона», особенно одобряемое лютеранскими толкователями, состоит в том, что Павел здесь имеет в виду праведные дела и филантропическую деятельность, совершаемые в подчинение закону и делающие исполнителей достойными Божьей благосклонности.

В настоящее время эта традиционная концепция оспаривается, в частности, профессором Е. П. Сандерсом, на том основании, что палестинский иудаизм не был религией, исповедовавшей праведность по делам, и поэтому Павел не мог оспаривать того, чего иудеи не утверждали, а именно — спасения праведными делами. Напротив, рассуждает далее профессор Данн, цель Павла гораздо уже и конкретнее: рассмотреть поближе «благочестивого иудея», считавшего себя надежно защищенным Божьим заветом, к тому же подтверждавшего свою принадлежность к нему «делами закона», то есть такими «отличительными знаками», как соблюдение субботы и правил о принятии пищи, отличавшими его от язычников [187]. Другой причиной, почему Павел отрицал возможность спасения делами, является то, что он был против привилегированности, а не против человеческих достоинств. Ведь если спасение — только через обрезание и соблюдение культурных традиций, то тогда только иудеи и прозелиты имели такую привилегию, но не язычники. Поэтому Павел обращает внимание не столько на свободное излияние Божьей благодати (не по заслугам), сколько на Его беспристрастность (Бог не принимает элитарного подхода). Спасение «делами закона» поощряет гордыню и чувство элитарности, спасение же по вере устраняет и то, и другое.

Как же нам реагировать на эти приобретающие все большее распространение нововведения в толковании? Я считаю, что здесь возможен двойственный подход. Во–первых, справедливость тезиса профессора Данна (он называет это «новым взглядом на Павла»), что под «делами закона» Павел подразумевает специфические иудейские «отличительные знаки» (соблюдение субботы, обрезание и правила приема пищи), далеко не доказана. Сама фраза не содержит и намека на то, что под «делами» понимается культурно–обрядовая, а не моральная сторона. И то, что Павел использует это выражение, также свидетельствует об отсутствии каких бы то ни было ограничений подобного рода. Например, в 3:20 Послания к Римлянам Павел завершает свою продолжительную полемику о том, все ли люди нравственно низки, грешны и виновны, включая иудеев, грешащих воровством и прелюбодеянием (2:21 и дал.), но безупречных в исполнении своих обрядов. Вторая часть 3:20 повествует о назначении закона выявлять грех; в 3:20 оправдание верой противопоставляется «делам закона», и речь идет не об обрядовых правилах Моисея, что подтверждается и историей с Авраамом (4:2), жившим задолго до Моисея. Доктор Стивен Уэстерхолм, довольно энергично высказывавшийся в этой связи, пишет: «Дела закона», не дающие оправдания, — это те требования закона, которым никто не отвечает, а не те, которые выполняются иудеями вследствие непонимания ими истины» [188].

Другой нашей реакцией на мнение профессора Данна будет попытка ответить на вопрос, почему Павел так отрицательно относится к «делам». Несомненно, Павел восстает против иудейского чванства своей исключительностью, особенно против мнения, что избраннический статус иудеев автоматически освобождает их от осуждения. Однако весь контекст доказывает, что Павел также не принимает упования иудеев и на человеческие достоинства, то есть нравственные поступки (а не только соблюдение обрядовых церемоний). Закон, делами которого нельзя оправдаться (20а), естественно, объявляет всех людей