Антипатр не сумел придумать причину вызова к Помпею, замялся, а Гиркан выдохнул:
— Чтобы?..
Антипатр не нашел ничего лучшего, как сказать:
— Чтобы видеть тебя. Ты понимаешь, что я не мог выспрашивать Помпея подробно.
— Не мог выспрашивать Помпея подробно, — как эхо повторил Гиркан. При ярком свете дня, лившегося в окно, его лицо казалось особенно бледным и изможденным.
— Мы должны выехать на рассвете. Помпей не любит ждать, — сказал Антипатр, стоя так, чтобы его лицо находилось в тени. Изобразить бодрость голосом ему было значительно легче, чем лицом.
— Значит, ты считаешь… — начал было Гиркан, и Антипатр почувствовал в его тоне слабые проблески надежды.
Впрочем, Гиркан смог произнести только это, а Антипатр уверенно кивнул:
— Да, я считаю, что Помпей решит по справедливости, — И тут же добавил с поклоном: — Разреши мне уйти, мне надо распорядиться об отъезде.
И прежде чем Гиркан сумел произнести что-либо, Антипатр покинул комнату.
— 102 т-
Первосвященник, оставшись один, болезненно поморщившись, взглянул на светлое окно, отвернулся и слабой рукой еще глубже натянул шерстяную накидку на голову.
А Антипатр, войдя в свою комнату, не раздеваясь и даже не снимая сапог, упал на ложе. Неизвестно, что забрало у него больше сил — трехдневный путь из Дамаска или эта короткая беседа с иерусалимским первосвященником.
На рассвете, в сопровождении всего четырех всадников, они выехали на дорогу, ведущую в Дамаск. Дороги были небезопасны, даже если не считать возможного нападения людей Аристовула, но взять большую охрану Антипатр не решился. Потому что по его плану Гиркан должен был явиться к Помпею обиженным, ищущим заступничества просителем. Антипатр был уверен, что греку Никодиму, посланнику иудейского царя, отказали в приеме так же, как и ему. А значит, Аристовул прибудет в Дамаск сам. И если процессия с дарами римскому полководцу выглядела столь великолепно и величественно, то приезд самого Аристовула во много крат затмит ее. На этой видимой разнице — великолепии Аристовула и скромности Гиркана — строился весь расчет Антипатра. Этот расчет был его единственным оружием, ничего другого в нынешних условиях он не имел.
Перед въездом в Дамаск — стены города были уже ясно видны — Антипатр устроил долгий привал. Не для себя (сам он не чувствовал особенной усталости), а для Гиркана. Он опасался, что первосвященник будет совершенно не в силах предстать перед Помпеем.
Каково же было его удивление, когда Гиркан не просто вылез, но в самом настоящем смысле выпрыгнул из повозки: легко, пружинисто. Таким он не видел его никогда.
— Подойди, Антипатр, — позвал первосвященник и, когда удивленный Антипатр подошел, спросил, указывая рукой в сторону городских стен: — Это Дамаск?
— Да, — отвечал Антипатр, — это Дамаск.
— 103 т-
— Тогда почему же мы остановились?
— Я думал, что нам надо отдохнуть перед тем, как…
Антипатр недоговорил, все еще не в силах поверить
в чудесное превращение немощного Гиркана в Гиркана бодрого.
— Я совсем не утомился, — сказал Гиркан. — И я думаю, что чем скорее мы прибудем к Помпею, тем лучше. Ведь ты сам объяснял мне, что мой брат тоже может приехать к нему. Полагаю, нам лучше приехать первыми.
Антипатр не ответил, все еще плохо веря в происходящее, а Гиркан, пожав плечами, добавил:
— Но если ты считаешь, что лошади устали, будь по-твоему.
И Гиркан ласково улыбнулся стоявшему чуть поодаль Ироду (Ирод с трудом упросил отца снова взять его с собой):
— Пойдем, Ирод.
Так же как и отец, Ирод был удивлен превращением первосвященника — он с опаской подошел.
Рядом, под деревом, солдаты сопровождения раскладывали на траве еду. Гиркан положил руку на плечо Ирода и, опираясь на него, пошел туда. Ирод ощутил тяжесть руки первосвященника и невольно пригнулся.
Когда, пообедав и отдохнув, они снова тронулись в путь, Ирод спросил отца, качнув головой в сторону повозки, следовавшей за ними:
— Отец, мне кажется, он сошел с ума.
Антипатр, не поворачивая головы, ответил:
— Не знаю.
В Дамаске они расположились в доме недалеко от дворца Помпея. Ждали два дня. Гиркан был возбужден, разговорчив и старался не отпускать от себя Антипатра. Антипатр был удручен и не скрывал этого: новое «лицо» Гиркана внушало ему опасения.
— Что с тобой, мой Антипатр? — приставал к нему первосвященник. — Я вижу, ты чем-то недоволен.
Антипатр сдержанно отвечал, что он просто устал.
— Странно, — крутил головой Гиркан, ища глазами Ирода, — а я совсем не устал. Знаешь, я мог бы проделать такой путь еще дважды.
Ирод не понимал, что же случилось с первосвященником, а спрашивать у отца не хотел. Да и вряд ли Антипатр понимал больше сына. Во вторую ночь, долго лежа без сна, Ирод услышал странный звон. Он приподнялся на постели и прислушался. Но вокруг было тихо. Он понял, что источник звона находится внутри него самого. Да, это опять вернулось — голос серебра и голос стали, величественная римская латынь, язык победителей. Сейчас в нем не было слов, но без слов язык звучал еще выразительнее, и Ироду казалось, что его тело пропитывается им — голосом серебра и стали, голосом власти. Он так и уснул, окутанный этим звоном. А утром, едва проснувшись, понял, что случилось с Гир-каном. Ирод подумал: «Наверное, с ним случилось то же, что и со мной».
Он вскочил и пошел в комнату отца, торопясь рассказать ему о своем открытии. Когда он постучался и вошел, Антипатр, уже одетый, стоял у окна.
— Чего тебе?
— Я хотел спросить, — смутившись неприветливости отца, сказал Ирод, — долго ли нам еще…
— Я вижу, тебе не терпится, — перебил отец, — Сегодня, в полдень. От Помпея приходил посланник. Иди, приготовься.
Когда они втроем, без сопровождения, подъехали к дворцу Помпея, то увидели множество пеших и всадников, толпившихся у ворот. Рядом стояла повозка, запряженная четверкой белых, как облака, коней. Повозка была украшена дорогой материей с орнаментом, вытканным золотыми и серебряными нитками.
— Твой брат уже приехал, — сказал Антипатр Гиркану.
Гиркан не ответил — той уверенности и возбуждения,
что жили в нем эти два дня, сейчас почти не осталось. Он сидел в седле чуть боком, втянув голову в плечи. Антипатр пригнулся и взял лошадь первосвященника
— 105 т-
под уздцы. Сделал знак Ироду, тот спрыгнул и поддержал Гиркану стремя. Гиркан слез с лошади медленно и тяжело. Он сделал шаг в сторону ворот и остановился: пешие и конные преграждали путь, никто не обращал на приехавших никакого внимания. Гиркан, оглянувшись, посмотрел сначала на Ирода, потом на Антипатра. Антипатр прошел вперед и, с силой оттолкнув ближайшего к нему солдата, гневно крикнул:
— Расступись! Дорогу иерусалимскому первосвященнику!
Все взгляды устремились на Антипатра, потом на Гиркана. Их узнали. По толпе солдат прошел неодобрительный гул. Антипатр решительно зашагал к воротам, и толпа расступилась. Гиркан последовал за ним, низко опустив голову. Ирод шел сразу за Гирканом, едва не наступая на полы его длинной хламиды. Спиной он ощущал сгущавшуюся враждебность толпы. Казалось, еще шаг — и солдаты набросятся на них, повалят, затопчут. Так бы оно и случилось, наверное, не присутствуй у ворот римские солдаты, которые
