Плененного Аристовула везли в наглухо закрытой повозке, окруженной стражей.
На четвертый день, в полдень, вдалеке показались стены Иерусалима. По приказу Помпея Антипатр с Иродом и пятью сотнями всадников поскакали к городу. Крепостные стены встретили их угрюмым молчанием. Ироду в какую-то минуту показалось, что город покинут жителями.
— Как ты думаешь, отец, они будут защищаться?
Антипатр не успел ответить — несколько стрел, пущенных со стены, вонзилось в землю в нескольких шагах от них. Некоторое время, прикрыв глаза ладонью, Антипатр осматривал толстые стены и высившиеся над ними грозные башни. Римское войско приближалось, охватывая город со всех четырех сторон. Антипатр и Ирод поскакали навстречу Помпею. Тот, придержав лошадь и указывая глазами на крепостные стены, задал Антипатру тот же самый вопрос, который некоторое время назад задал сын:
— Ты полагаешь, они будут защищаться?
— Да, — кивнул Антипатр, — в этом нет никакого сомнения.
— Вот как, — недовольно отозвался Помпей. — Они что же, думают, что смогут противостоять натиску моих легионов?
— Нет, Помпей Магн, они так не думают. — Антипатр проследил глазами за взглядом Помпея.
— Не думают? Тогда на что они надеются?
Антипатр чуть заметно пожал плечами:
— Они не задают себе такого вопроса, они будут защищаться, потому что они иудеи, потому что это их родной город и потому что в нем их великие святыни.
Выслушав, Помпей раздвинул губы в насмешливой улыбке и, не отвечая, тронул лошадь шагом. Антипатр и Ирод присоединились к всадникам, сопровождавшим римского полководца.
Приблизившись к стенам, Помпей стал высматривать удобное место для штурма. Он нашел, что городские стены сами по себе настолько крепки, что штурмовать их будет чрезвычайно трудно. К тому же стены окружал глубокий ров, а площадь храма, находящегося по ту сторону рва, была снабжена такими сильными укреплениями, которые и после взятия города могли служить убежищем для осажденных.
Помпей находился в нерешительности. Одну из когорт, для демонстрации силы подошедшую к воротам, засыпали со стен стрелами и камнями, и она отступила в беспорядке.
Столица Иудеи была слишком хорошо укреплена, крепостные стены не имели очевидно уязвимого места. В течение первой недели римляне оборудовали и укрепляли свой лагерь, устанавливали метательные машины и свозили из окрестностей камни для метания. О штурме в ближайший месяц или полтора не могло быть и речи. Каждое утро Помпей садился на лошадь й в сопровождении командиров легионов объезжал крепостные стены, следил за установкой метательных машин и делал смотр войскам. В этих его действиях не было никакой особой военной надобности, но следовало чем-то заполнять время и, главное, скрывать от окружавших его свои нерешительность и сомнения.
Вначале второй недели осады, вечером, в палатку Помпея пришел Антипатр.
— Разреши мне говорить с тобой, Помпей.
— Говори, — разрешил Помпей, с иронией взглянув на Антипатра. — Наверное, у тебя есть план взятия города? Конечно, каждый мнит себя великим стратегом, когда не несет никакой ответственности за войско и за исход войны.
Проговорив это, Помпей усмехнулся одной стороной лица, отвернулся и отрешенно уставился в темный угол палатки. Ирония Помпея и неприветливость приема не смутили Антипатра.
Он начал — как и всегда при разговоре с Помпеем — ровным голосом, с непроницаемым лицом:
— Я никогда бы не осмелился давать советы по руководству войском такому прославленному полководцу, как ты, Помпей Магн.
В том, что он сказал, несмотря на смысл, не чувствовалось желания прославить или польстить. Помпей повернул голову и посмотрел на Антипатра. В который уже раз он удивлялся умению этого варвара прославлять не льстя, знать свое место, сохраняя достоинство. Помпей теперь глядел на него, сбросив усталость и не скрывая любопытства. И Антипатр, почтительно переждав несколько мгновений, продолжил:
— Среди жителей города достаточно много сторонников Гиркана. Значительно меньше, чем сторонников иудейского царя, но все же достаточно много. Полагаю, что сторонников Гиркана не меньше трети всего населения. Еще одна треть — те, кто не взял ни ту, ни другую сторону. Они не хотят войны, желают жить в покое и мире при любом правителе и при любой власти. Желают, даже если вслух высказываются иначе. Если правильно повести дело, то в нужный момент они будут на стороне Гиркана и Рима. Сторонники иудейского царя — я знаю их — никогда не смирятся, их придется уничтожить.
Антипатр замолчал, и Помпей спросил:
— И что же ты предлагаешь сделать?
— Я предлагаю послать первосвященника в город. Он должен говорить с народом, его появление в Иерусалиме усугубит раскол двух партий, и мы быстрее добьемся желаемого. Все-таки лучше штурмовать одну крепость, чем две.
— Две? — переспросил Помпей. — Почему ты говоришь о двух?
— Потому что Иерусалим состоит из двух крепостей: города и храма[20] , и храм значительно лучше укреплен, чем город.
— Постой, — Помпей сделал движение рукой, как бы останавливая Антипатра, хотя тот уже молчал, — если предположить, что они откроют ворота и мы войдем в город, то тогда…
Он не договорил, вопросительно посмотрев на Антипатра, и тот закончил за Помпея:
— Тогда сторонники иудейского царя запрутся в храме, и тебе придется брать его штурмом.
Значит, ты считаешь, что их не удастся уговорить, даже если они останутся в меньшинстве?.,
— Они останутся в меньшинстве, — кивнул Антипатр, — но уговорить их не удастся, они не станут разговаривать, вместо слов они будут метать стрелы и камни и умрут на стенах все, до последнего человека.
— Все, до последнего человека, — вслед за ним задумчиво повторил Помпей. Некоторое время он молчал, потом рывком поднялся, прошелся по палатке от стены до стены, остановился перед Антипатром, некоторое время молча смотрел на него и наконец сказал: — Я счел бы твои предложения глупостью, если бы ты не доказал своим посольством в Александрионе, что умеешь думать и умеешь исполнять задуманное. Ты предлагаешь послать Гиркана, но я не верю в его возможности и хочу, чтобы в Иерусалим отправился ты сам.
— Это невозможно, — спокойно ответил Антипатр.
— Ты отказываешься? — Помпей подался вперед, склонил голову набок так, словно плохо расслышал то, что сказал собеседник.
— Если ты полагаешь, что я страшусь вступить в город, — впервые за все время разговора голос Антипатра дрогнул, — то ты ошибаешься. Если ты прикажешь пойти, я пойду. Я сказал, что это невозможно, думая о деле, а не о своей безопасности. Я ненавидим жителями, во-первых, потому, что я идумей, во- вторых, потому, что я всегда был сторонником Рима. Гиркан же первосвященник из рода Маккавеев и настоящий, законный наследник престола — он единственный, кто способен склонить жителей открыть ворота перед римским войском. Чтобы ни у кого не возникло сомнения, что я не иду в город из страха за свою жизнь, я пожертвую тем, что мне дороже жизни, — мой сын Ирод войдет в город вместе с Гирканом.
Верный своей привычке никогда не показывать, что он принимает чужое предложение, Помпей сказал:
— Я обдумаю твои слова, — Но когда Антипатр, молча поклонившись, уже хотел уйти, Помпей остановил его, спросив: — Почему же ты не пришел ко мне раньше?
— Потому что я знаю иудеев, они не принимают решения сразу. — Антипатр сделал паузу, хотел добавить: «Как ты, Помпей», но сдержался. — Они должны обдумать свое положение, созреть, а главное, покричать, поспорить. Для этого им нужно время.
Помпей протянул руку в сторону Антипатра, словно хотел еще что-то спросить, но, как видно передумав, вяло махнул и отвернулся.
На следующий день около полудня Гиркан прислал за Антипатром слугу с просьбой немедленно
